— Холмуша? — всего одно имя, способное сорвать спящего зверя внутри с цепи. Он не слышал его так много лет, что успел позабыть, но один его звук вдруг пробудил в нем воспоминания, о которых он предпочёл бы забыть.
— А кто ещё я тебе, кусок ты помёта? — цедила кошка, сжимаясь, точно пружина, и страж прижал уши, гневно рыча ей в ответ. — Не сестра, да? А племя Ветра — не дом. Вот, почему ты скрывался? Поэтому мы тебя хоронили? Да как ты, — шумно выдохнув через рот, Рык напрягся всем телом, и мышцы под его шкурой зашлись тугими буграми. А в следующее мгновение воздух со свистом пронёсся вдоль его щеки, обжигая кожу скользящим тупым ударом. Утерев кровь плечом, кот интуитивно отступил на пол шага, чувствуя, как сознание его мутнеет, затапливаемое злобой.
— Дура, — резко выплюнул он и ощерился, скаля влажные клыки. — глупая, наивная дура, – с этими словами серошкурый вдруг подобрался и прыгнул, грудью сшибая кошку на землю. Мазнувший вдоль уха клык оставил свой рваный след, когда Рык навалился на неё всем весом, сомкнув челюсти на загривке до первого металического привкуса. Он ждал сопротивления и, получая его, распалялся ещё сильнее, в гневе опрокидывая кошку на спину.
— Холмуша мёртв, — едва слышные, презрительные, пронизанные ненавистью интонации, спустили с его губ имя, точно гниющий кусок дичи. — Его больше нет, как и тебя для меня, — прошипел страж в рыжую, знакомую до боли мордашку с ненавистью и презрением. — нет, - один удар сердца, и Рык уловил в расширившихся от боли и злости глазах знакомую эмоцию, с неискренним сожалением осознавая, что первая, случайно встретившая ему кошка приходилась ему родственницей. Однако там, где когда-то и теплилась слабая надежда на встречу с ней, осталась только глухая, режущая пустота. Ни привязанности, никаких сентиментальных чувств. Одно лишь имя — Жаренок и смутный образ той неуклюжей кошки, вечной занозы на его хвосте.
— Чего ты ожидала? Горячих братских объятий? Тёплого семейного воссоединения? — глаза его в исступлении сверкнули насмешкой, — кроличьей жалости, на которую только и была способна наша мать. Хочешь узнать, как она закончила? — прошипел кот, склоняясь над кошкой и выпуская когти. — я бросил ее на корм городским псинам, когда она пыталась меня от них спасти. И последнее, что я от неё услышал, было это чертово имя — Холмуша, — тогда он впервые испытал это чувство, эту животную жажду и слепое, бездумное желание убить. Настоящая свобода действий, когда ты без всяких законов можешь положиться на собственные инстинкты, не заботясь о том, что о тебе подумают твои товарищи, семья и близкие.
Семья. От кровной у него не осталось ничего, кроме этой кошки. Из настоящей был только Клан. И если недалёкие бродяжки боялись его истинной сути, предпочитая держаться вместе, то причина соклановцев, спокойно делящих с ним кров и пищу, до сих пор оставалась загадкой. Пожалуй, его сдерживали только чувство долга и преданности Клекот. Сдерживало ли его что-то здесь?
Что-то, кроме ненависти и пустоты — единственного напоминания о прошлом?
Он начал себя осознавать, когда его клыки легко вонзились в горло, заполняя рот солоноватой кровью; чужое тело несколько раз встрепенулось, дёрнулось под ним и вдруг обмякло. Что-то неприятно щёлкнуло в груди, и Рык с презрением отшвырнул кошку от себя. Его бока тяжело вздымались, а морда, перекошенная оскалом, медленно разгладилась. Опустив глаза на лапы, он увидел на них кровь и растерянно подался назад, цепляясь помутнённым взором за такую же окровавленную шерсть сестры. В ушах безумно стучал пульс, заглушая все окружающие их звуки. Он не слышал ее дыхания. Что он наделал?
Точно испуганный зверь, загнанный в клетку, Рык пятился назад, медленно отдаляясь от обмякшего тела сестры, улавливая последние крупицы ее запаха и уходящего тепла.
Теперь от кровной семьи у него не осталось ничего. Ничего, кроме их крови на лапах.
» земли клана