— Уже отшибло память и забыл, где выход?
Гаденькая усмешка искривила рот, показывая окровавленные зубы.
— Манерам учусь, как ты и хотела. Дамы вперед.
Пусть дерет его еще раз, хоть за загривок волочит из подвала — он готов вцепиться ей в глаза до слепоты, но здесь он останется уже из принципа. Голодный, побитый, с острием когтя врага под шеей, но с места не тронется, это бродяжка должна была уже понять.
Он наблюдает за тем, как она начинает подбирать еду с пола, едва не давится ей, и пренебрежительно фыркает: с разодранного носа сочится, лапы, за день уставшие, еще немного и готовы переломаться как спички. Яростный взгляд сверлит спину одиночки, пока та что-то говорит про сестру и еду. Юноша нервно, нездорово смеется, прижимая теснее уши к голове. Адреналин, полученный в битве с первой, снова клокочет в горле, заряжает и толкает на самые опрометчивые поступки и слова. Даже воздуха становится как-то мало, все здесь провоняло духом азарта и желанием натворить возможных ошибок — зато будет что вспомнить.
Лапа касается куска мяса, «той части» для сестры. Шкет чуть ли не топчется на нем, неотрывно следя за реакцией светлошкурой; он вел себя подобно ребенку, которому сказали «нельзя», и он готов сделать что угодно, только бы назло. Самодовольно скалится, хрипит, поддевая еду и отбрасывая ее обратно на пол.
— Что-то слишком много вас развелось, охотников за моим хвостом, — подмигивает самке, пиная мясо прямо к дыре входа, откуда уже показалась чья-то бурая голова, — В очередь, леди, меня на вас всех не хватит.
Вторая выглядела не лучше — такая же мерзкая внешне, такая же грубая и здоровая. Явно побольше Табаки будет, раза в три. Серый ложится на бок, довольно вылизывает переднюю лапу, расставляя когти веером, и непринужденно почесывает ими щеку.
— Здарово, Вошь, мы тебя уже заждались. Угощайся, — ласково болтает Шкет, стреляя зелеными глазами в сторону извалявшейся откинутой еды, — Оставшиеся зубы свои пообломаешь, сестрёнка-то одна без тебя справится? — Табаки притворно цокает языком, всем своим видом показывая искреннюю заинтересованность, вместе с тем и грусть в разворачивающемся сценарии, — Что ж ты ее, одну оставишь? Чтобы я в следующий раз закончил то, что начал? Без глазок трудно ей будет в городе.
Нежный и приторный тон меняется на злорадную ехидную ухмылку, голова кивает в сторону первой пришедшей бродяги, в частности — на глаза, в которые серогривый успел вцепиться.
— Тем не менее, — как ни в чем продолжает Шкет, расставляя лапу и оглядывая свои когти, — Вы можете остаться здесь. Может, про вас это: красотка днем, в ночи — урод? Так хоть полюбуюсь с рассветом. А вы поглазеете на мою тощую задницу сколько захочется, я не стесняюсь.
Отредактировано Табаки (20.05.2022 10:37:30)