НАЧАЛО ИГРЫ
Щегол вытащил ногу из свежей кротовины и какое-то время не видел ни кротовину, ни свою ногу, отмечая быстро подсыхающие пятна грязи у когтей, слипшуюся на пальцах шерсть и торчащие белёсые кончики, слишком острые, чтобы их запачкало. Он брёл по знакомому лесу, стараясь выхватить взглядом хоть что-нибудь выбивающееся из пейзажа серых веток и листьев с белесыми прожилками. Трещали рябинники, и где-то вдалеке до того мерзко кричал ворон, что Щегол поскрипывал зубами. Он не думал даже что поскрипывает ими, а только слышал скрипящий звук.
Раз уж он выспорил себе свободный день, ему хотелось уйти как можно дальше от лагеря, настолько далеко, насколько позволили бы ноги и сковывающие его ограничения. Хотелось взглянуть на древогрыза, но деревья были зелёные и налитые соком, и Щеглу казалось, что древогрызу окажутся не по зубам такие гибкие стволы; он любитель похрустеть.
Долго Щегол наблюдал за тем, как в паутине между двух можжевеловых кустов вертелась огромная муха, и паук не знал как к ней подступиться, заходя то с одного бока, то с другого. Щегол сбил паука когтём, подумав, что его действие как-то изменит ход событий, но тут прянул ветер, и муху тоже сдуло с паутины. Щегол разозлился этой иллюзии выбора и почувствовал себя обманутым.
Лёжа на огромном пне под лучами солнца, Щегол смотрел перед собой и чувствовал тошноту. Всё казалось до мерзкого ограниченным. Каждый из пней непременно имел плоскую верхушку и концом уходил в землю. Прожилки каждого листа отдавали отточенной желтизной, а все гнилые и засохшие листы были покрыты одинаковыми бурыми пятнами. Внутри свёрнутого листка вила кокон чья-то личинка. Щегол не запомнил, сколько времени провёл так; из оцепенелого состояния его вывел звук шагов и знакомый запах. Он сглотнул кислую от тошноты слюну. Тот, кто так просто выходит перед ним, либо достаточно самоуверен, чтобы не испытать соблазна последить за Щеглом исподтишка, либо ему нет до Щегла никакого дела.
— Раз ты забрела в такую даль, значит все подстилки прибраны, и мы можем спать спокойно? — Щегол усмехнулся довольно вяло, скорее из принципа. — Нужны уроки от старших?
Он постарался сделать свой взгляд таким снисходительным, словно смотрел на котёнка, путающегося в своих лапах. Не то, чтобы Щегол всерьёз хотел её задеть; скорее он считал, что то, как она себя подаёт, нуждается в проверке на прочность. Будет стыдно (не Щеглу, но кому-нибудь точно), если на Совете от парочки паршивых оскорблений она растеряется и сбросит маску надменности.
Кто, кстати, эта «она»? Щеглу мучительно не лезло на ум слово, потому что он видел влажный кончик носа, вдавленный в землю лист позади лапы, толстую чёрную полоску, наползающую на другую, такую же чёрную. Но не её саму. Он не стал, тем не менее, отворачиваться, буравя настойчивым взглядом её и все объекты вокруг неё. И как ему раньше не приходило в голову, что можно легко охарактеризовать кого-нибудь, не называя имени? По тревожной птичьей позывке в ветвях, по оставленному на подстилке пятну. Ему хотелось сказать «эй ты, раздавленный лист перед можжевеловым кустом», но вместо этого он задумался, с какого дерева к этому кусту мог прилететь лист.
— Что делали сегодня? — спросил Щегол, потому что ему страшно хотелось что-нибудь спросить. Он имел в виду, понятное дело, чем они занимались с Волчеликой. Щегол хотел добавить «чему сегодня не научилась?», но это было бы глупо, потому что она не из тех, кто начинает учиться, и в итоге ничего не выучивает. Ему хотелось, всё же, нарваться на ругань или драку, и он морщился, потому что в попытках думать упускал нужный момент.