главная поляна --->

Под лапами бегали сухие ивовые листочки, словно уступая дорогу воительнице. Она шагала медленно, выверяя каждый шаг к месту, которое значило так много - красивая заводь, воды которой покрыты сухими, пожухлыми кувшинками и сотнями листочков, сбившихся в стаи золотистых рыбок. Тихое место, и только ветер чуток подвывает, шорохом сухой листвы выдавая свое присутствие.
Ручей остановилась у дерева. Тихоьнко, вкрадчиво она пришла сюда, осознавая, с чем ей предстоит столкнуться. Поднимая голову на широкий, могучий ствол дерева, она увидела, словно это было вчера:

— Мне нужно научить Соловушку лазать по деревьям, но сама я не умею.
— Страх преследования должен быть сильнее страха высоты.
Ручей тихонько усмехнулась. Она и забыла, как была когда-то, словно в прошлой жизни, влюблена в Львинозвезда. Он учил ее здесь лазать по деревьям, а она - нелепо флиртовать. Приподнявшись на лапах, кошка коснулась подушечками шершавой, теплой от увядающего солнца коры, но... запаха, конечно, не осталось.
Ничего никогда не остается.

Оказавшись снова четырьмя лапами на земле, воительница потянула холодный ветер. Не лучшее время для таких перемен в лагере, но еще хуже становилось сейчас...
Вдали от всех. Когда внутренний эгоистичный зверь рвался наружу, потому что здесь это было можно.
Чем ближе она ступала к кромке уже едва-едва обледеневшей воды, тем сильнее колотилось сердце. Мощные, глухие удары, и казалось даже, что оно бьется о самые ребра. Подойдя к неспокойной глади заводи, Ручей осторожно нависла над собственным отражением, вглядываясь и удивительно печальные, горькие глаза.

Она увидела со стороны кошку, которую переполняла боль. И если в лагере нельзя было ломаться, то здесь ее ничто уже больше не держит.

Несколько глухих ударов, подступающих к горлу, пульсирующих в ушах, и Ручей рухнула на передние лапы, словно не могла больше удерживать то самое горе. Она зажмурилась, и после короткого, скрипящего выдоха, она закричала.

Она ревела зверем, она выла, почти касаясь носом воды. Новоиспеченная глашатая ревела в самую Реку, чтобы та унесла наконец проклятье, нависшее над синеглазкой. Она молила предков, богов, духов леса - мать их, кого угодно, чтобы наконец прекратили играть в нее словно в какую-то бездушную тварь. У Ручей рвалось сердце, и река, и ива, и даже проклятые - которые доставал тебе Буран - кувшинки слышали этот душераздирающий вой.

А потом она затихла. Замерев у воды, серая безучастно смотрела в песок, уже не чувствуя подмерзших передних лап. Здесь, казалось, еще можно было усмотреть следы малышей, которых они тогда, с Бураном, выводили сюда на купание.

— Может быть, продемонстрируешь им, как держатся на воде настоящие речные кошки?
— Когда-то я точно так же учил здесь вашу мать плавать и ловить рыбу. Нам пришлось здорово потрудиться, но это не помешало ей впредь стать лучшей рыболовкой племени.

— Я так ужасно соскучился.

- И я скучаю, Буран. Береги себя, где бы ты ни был, - беззвучно шептала Ручей, поднимаясь на ватные лапы и чуть пошатываясь.
Внутри было пусто.

Ручей вздрогнула от треска, но все еще не могла отвести глаза от отпечатка крошечной лапы. Безучастно поднимая взгляд на шорох, серая почти равнодушными синими глазами встречает Желудя, отчасти понимая, что нет такого кота - кроме того самого - которому она была бы сейчас рада.
Он стоял и смотрел, как всегда свирепый, косматый. Воительница как-то привыкла, что в ее жизни Желудь был всегда поблизости, почти как самые родные соплеменники: Дымка, Медведица, Ласка. Её котята, конечно. И вот он - Желудь.
Не всегда серенькая поддерживала его опрометчивость, а порой его нрав заставлял присматриваться с осторожностью, но все же Ручей питала к нему глубокое уважение прежде как к воителю - бравому и боевому.

Жаль, что ему не достались в ученики Черника или Крестовник. Вот уж они бы научились, как управлять своим характером на благо племя.

А ведь правда: пусть самец любил пустить когти в ход и не чурался потасовки с соплеменниками, был вспыльчив и заносчив, в его преданности и уме не усомнится никто в Речном племени: и Ручей где-то на затворках мыслей подумала, что уж он-то никогда не поступил бы так, как это сделали виновники сегодняшней стычки. Полосач был напорист, но все же сообразителен.

И настойчив.

— Я никому не расскажу, — буркнул он, и Ручей запоздало, но почти безразлично поняла, что соплеменник оказался свидетелем её горя. Слабо кивнув, кошка отвернулась к воде. Эмоции стали бесцветными.
Желудь не пытался быть бесшумным, подходя к соплеменнице. Он был умен и понимал, что Ручей могла видеть его интерес. Неосознанно, в мимолетных моментах - и все же это никогда не поднималось, не обсуждалось и вовсе забылось. Ей.
А еще Желудь был достаточно умен, чтобы знать, что Ручей - не просто королева, или кошка, или нежное создание. Она воительница, и у нее тоже есть когти на любое, неугодное ей, сокращение дистанций.
Даже в такие моменты.
— Я хорошо понимаю твои чувства, — если бы серенькая обернулась, то увидела, что направления их взглядов совпадают, — Мудрецы говорят, что лучше любить и потерять, чем вовсе не испытать этого чувства. По мне так бред собачий. Я вижу тебя насквозь, так что со мной можешь не притворятся.
- Видишь? - бесцветно хмыкнула Ручей, которая в свою бытность умела контролировать интонации, избегать угловатых моментов. Сейчас было почти плевать - на вежливость, на должность, на приличия.
- Ты никого не терял, Желудь. Пусть предки тебя уберегут от такого, - бормотала серая, дважды познавшая горе.

У нее еще были дети. Славные, любимые, близкие.

- Желудь, ты ведь умный кот, - после паузы сказала дымчатая, медленно оборачиваясь на самца. Взгляд смотрел не требовательно, но до наглого открыто.
- Ты видишь меня насквозь. Какого звездоцапа ты тогда пришел?

Ручей поначалу слушала кота вполуха. У него всегда была такая манера, своя: с запалом, короткими фразами, не задумываясь об интонации. Говорил, словно когтем резал, зато правду и то, что было на уме.
- ...И ты ненавидишь меня за то, что я пришёл и говорю тебе это.
Синеглазка хмыкнула, хлестнув себя хвостом по боку и уперевшись взглядом в одну пожелтевшую кувшинку.
- Ты ненавидишь Бурана, за то что оставил тебя и детей.
- Осторожно, Жёлудь, - тихий гортанный рык, и кошка повела нижней челюстью. Если самец хотел превратить ее горе в другую, не менее сильную эмоцию, она не имела права поддаваться.
- Ты проклинаешь предков, за то что теряешь любовь уже второй раз. Ты не хочешь видеть никого и не можешь оставаться одна, потому что иначе сойдёшь с ума. А теперь скажи, что я не прав, воительница.
Развернувшись, серая в рывке хищницы оскалилась прямо перед носом самца, немного приподнимая голову. Уши были прижаты, и она процедила в глухом рыке, выговаривая по слову.
- Глашатай, - в интонацию поправила Ручей, с вызовом щуря глаза.
- Я твой глашатай, Желудь, - и в ней это проснулось. Почему-то в глубине души серенькая была уверена, что с ним она может так говорить.
А, быть может, с этим заносчивым воителем только так и нужно было.
— Знаешь, в чем разница между нами, Ручей? — дымчатая кошка поймала взгляд соплеменника, настораживаясь от смягчившейся интонации, — Ты сильнее меня и боль твоя не навсегда.
Короткая шерсть медленно опала, и воительница слегка смягчилась, возвращаясь в прежнее выражение - и все же не такое убитое, как прежде.
- Я знаю.

Он не смирился, но присмирел.
— Прошу прощения, глашатай.
Серая удовлетворенно фыркнула, отводя морду от заносчивой физиономии соплеменника. Качнув хвостом, она прошлась к воде и, лапой покрошив тончайший лед, добралась до студеной воды.
Ручей чувствовала себя сильнее, и эта сила хоть немного перекрывала вскрытую дважды рану в душе.
- Еще после Львинозвезда я говорила, что любовь - не для меня. Кажется, я проклята, Жёлудь, - мрачно усмехнулась воительница, напиваясь водой до капель, скатывающихся по подбородку.
— Я знаю, что ты не так проста, как хочешь всем казаться. Истинная речная кошка, волевая и страстная, отважная и независимая, способная проявлять железную решимость. Знает ли тебя кто-нибудь такой, какая ты есть, Ручей? Знаешь ли ты сама себя?
- Конечно. Я никогда не была рохлей, - остро реагируя на каждую реплику, огрызнулась синеглазка. Сейчас было плевать. А Жёлудь, похоже, терпит.
Да еще и не боится. Совсем.
Мои слова для тебя шутка?
Широкий лоб прислонился к плечу, и Ручей сдержанно выдохнула. Зря она так. Он, как и все соплеменники, пытался поддержать ее. По-своему - и, наверное, нужным образом. Стерпев неловкость, серая аккуратно отстранилась через пару мгновений, слабо кивнув.
— Если ты хочешь, я уйду. Просто помни, что я рядом. Всегда.
Вот это "всегда" снова бередило края пульсирующей раны. Ручей не могла и не хотела даже допустить мысль, что Бурана нет как несколько дней, а Жёлудь уже пытается претендовать хоть на что-то. Смешанные чувства, в которых воспитанность Ручей боролась с возмущением.
Проще не реагировать. Совсем.
- Конечно. Мы же племя, - вскинув подбородок, мяукнула глашатая, намеренно отрезая повисшие в воздухе интонации.
- И как племя мы сейчас приближаемся к состоянию войны. Раз уж ты видишь меня насквозь, скажу как есть: я бы с удовольствием сейчас подрала пару шкур.

Было легко выпускать пар: эмоции перебивали друг друга, и Ручей злилась: на себя, на свое звездоцапово проклятье, на предков, которые ТАК смеют издеваться над ней. За что ей такое? Почему именно она, почему... да, эгоистично. И все же она была слишком молода, чтобы успеть ощутить такую страшную боль потери дважды.
— Как смотришь на то, чтобы начать с моей? — по-простецки хохотнул здоровяк, обращая на себя косой взгляд через плечо, — Тебе вроде как не по статусу идти нарываться на границу, так что устроим боевую тренировку. А проигравший поймает что-нибудь на ужин победителю, — он оскалился в улыбке, и Ручей скривилась, словно оруженосец, — Я люблю рыбу по крупнее. Такую, чтоб с икрой внутри. Учти это, когда полезешь мочить лапки.
- Как же, - фыркнула она, снова отвернувшись на реку. Разве тот момент?
Разве когда-нибудь будет тот момент, когда все останется позади, и если будет не больно, а хотя бы... притупленно.
В глубине души и по собственному драному опыту Ручей знала и признавала с тяжелым вздохом, с усталым, упрямым и снова повзрослевшим взглядом: будет.
— Или боишься продуть?
- Ой хватит уже, - закатила глаза синеглазка, поднимаясь и разворачиваясь в стойке. Тренировка ей была нужна - хотя бы потому, что кошка совсем недавно покинула детскую и успела слегка растерять былую точеную форму.
Кот ждал, и Ручей напала первая.
И, предки, красиво начала!
Кошка умудрилась подцепить лохматый загривок и пару раз ощутимо стукнуть самца, но после что-то пошло не так: былая ловкость еще не вернулась, а Желудь был в полном порядке, и в конце-концов Ручей стала задыхаться. Замешкавшись, она пропустила один удар, потом - еще атаку, и в итоге оказалась больно придавлена к земле.

Отчего-то внутри все вздрогнуло, и на мгновение она успела испугаться и застыть.

А после обернулась через плечо и сердито прижала уши.
- Слезай, - недовольно рявкнула Ручей, тряхнув плечами и выкарабкиваясь из-под соплеменника. Отряхнувшись и бегло, в два лизка пригладив шерсть на плече, серая сощурила синие глаза и, фыркнув, пошла чуть дальше, в выступающую часть суши, ближе к воде. Покружив на побережье, Ручей присмотрелась к воде и, замерев на минуту-другую подцепила - сперва безуспешно, но со второй попытки, - не успевшего на зимовку карасика. Прямо по мордасам Жёлудя.
- К Голым Деревьям рыбы не нерестятся, - скупо добавила воительница.

Ручей увидела, что Желудь разозлился, и это ее не тронуло. Но когда во взгляде здоровяка проскользнули нотки обиды, новоиспеченная глашатая поджала губы и отвела уши назад, признавая, что перегнула.
Позволила себе слишком много и не перестала выливать накопившуюся внутри боль на соплеменника, который этого не заслужил.
Ну, может быть, самую малость.
— В таком тоне ты можешь говорить со своими детьми. Но меня оскорблять не стоит. Статус глашатай не даёт тебе таких прав.
- Я знаю. Перегнула, - коротко и в тон мяукнула кошка, высматривая в холодной воде поблескивающие спинки. Совсем скоро рыба станет для речных котов настоящим деликатесом, и было бы хорошо взять в лагерь еще парочку.
— Я не собирался требовать с тебя выигрыш. Но раз ты его поймала, отнесу его королевам.
- Ласка будет рада, - слабо улыбнувшись уголками, мяукнула воительница, все так же не сводя взгляда с мелькающих, почти неуловимых рыбешек, - да и Уклейка, кажется, скоро окотится. Вряд ли ее бока так округлели от сытой жизни, - добавила она, поднимая глаза на Желудя.
- Жизнь не стоит на месте, да? - как-то горько ухмыльнулась серая, помотав головой. Пропажа глашатая - беда для племени. Но если в жизни Ручей случилась самая настоящая трагедия, перерубающая пополам, раздирающая изнутри, то в жизни большинства соплеменников пропажа Бурана - лишь очередная потеря, с которой все они, как настоящие воители, свыкнутся и пойдут дальше.
Удивительно, хоть и несправедливо.
- Мне хотелось отправить всех на его поиски. Каждого кота в патруль, - глухо призналась кошка, склонившись над водой.
- И я не могу этого сделать. И никем больше рисковать не хочу. Пошла бы сама, да Созвездие так ловко меня приручила. Пригвоздила к племени, словно рыбешку когтем, - снова сокрушенно мотнув головой, добавила Ручей, цепляя карасика поменьше. Подхватив его в зубы, она бесшумно подошла к собеседнику.

Ручей почувствовала, как в глубине души закипает обида, сильнейшая обида после каждого слова Желудя. Кошка закипала, вспыхивала, закусывала губу, слушая, как самец рассуждает, словно вычитывая самые глубокие ее мысли:
- Речное племя ведь не вымерло бы, если бы она послала в патруль пару крепких воителей, верно?
Внутри все сжалось и взвыло.
- Не вымерло бы, - эхом повторила кошка, чувствуя, что хочется отвернуться. Коготки впились в землю, и серый словно нарочно пробуждал в ней еле-еле запертый эгоизм, подпитанный горечью потери.
- В политике невозможно быть для всех хорошим и принимать только правильные решения.
- Правильное - для всех разное, - помотала головой синеглазка, чувствуя, что лапы дрожат. Она принялась мерить испещренный их боем берег шагами, чувствуя, как трясутся поджилки. Желудь будил в ней то, что она старательно, с самой первой новости прятала в себе, и теперь Ручей было все сложнее держать себя в лапах.
- Если бы не война, которую племя Ветра обязательно развяжет, все было бы проще, - вслух рассуждала глашатая, бормоча себе под нос быстро, в сомнениях.
— Я пойду искать его, — отрезал кот, и серая запнулась, потрясенно оборачиваясь на воителя, — Можешь даже не пытаться запрещать, не послушаю.
Кошка смолчала, чувствуя, как внутри все леденеет.
И просыпается.
Желудь был донельзя странным, и диким, и своевольным. Играть в "а если я прикажу?" не хотелось, и Ручей почувствовала, как пересохли губы и горло.
- Иди.
И сама не верит, что говорит. Чувствует, как колотится сердце, как внутри обрывается все, что держалось на таких хрупких нитях.
Неужели Ручей пойдет на так...

Пойдет.

В пекло эти рассуждения, о правильности, о долге. Желудь выстоит - пусть даже страшно думать, что он выдержит там, где не выдержал Буран.
А уж если он вернет ее любимого домой...

— Я не стану обещать тебе, что найду его. Но я обещаю, что сделаю все, что будет в моих силах. Пойду ночью. Мне не в первой, — он повернулся к соплеменнице, — По мне точно никто не станет так горевать, как ты по нему. А если удастся подарить тебе улыбку и спокойствие, я буду рад.

Серая почувствовала, как опускаются плечи. На глазах закипали слезы, в душе - надежда и чувство стыда, ей было страшно окунаться в такое эгоистичное поведение, но... ведь это был Буран.
И все же последние слова Желудя кипели внутри, и Ручей старательно отталкивала все посылы, все эти неясные (ясные, дура) взгляды, интонации.
Желудь все усложнял.
Но никто не говорил, что будет просто.
- Идем, - негромко выдала кошка, подхватывая второго карася.

Вот он, ее первый день глашатайства:
Надежный союзник: один.
Проблемный союзник: один.
(Не)управляемый союзник?..

----> лагерь

лагерь --->

Как удивительно вовремя их компания покинула лагерь. По возвращении они узнают, что Буран скончался, что Форель и Черника внезапно что-то не поделили - но это все потом.
Сейчас у них был студеный морозец на усах, ветер, бьющийся в шерсть, и дыхание клубами пара: юнец старался бодро бежать за новым наставником, надеясь его впечатлить как следует.
Правда, чуток запыхался. Все-таки, отсутствие хороших тренировок давало о себе знать, но Подберезка старался, пыхтел, но бежал, переставляя массивные лапы, доставшиеся по наследству от Плющевика.
- Уф, - тихонько пропыхтел котик, когда они остановились. Лебедь пошел чуть ближе к воде, а буро-белый пытался силой восстановить дыхалку, горбясь в приседе и переглядываясь с Лепестинкой. С весельцой во взгляде, конечно.
Когда Лебедь обернулся на него, малец выпрямился. Даже прикрыл немного глаза, мол, плёвое дело, такие пробежки. Ему нужно было впечатлить наставника. Тем более Лебедь ему был близок не только как учитель, но и просто, по духу.
— Уверен, что вам уже показали, как ловят рыбу воители Речного племени.
- Да, - с готовностью кивнул буро-белый, сосредоточенно вспоминая рыбацкие приемы. Он даже слегка повел лапой, припоминая, как двигал ей, подсекая рыбку.
Навострив ушки, Подберезка подошел ближе, поманив хвостом и Лепестинку.
— Перед выпадением снега она любит кормиться вот в таких запрудах. Поэтому вода тут замерзает медленнее. А кусты дают дополнительную возможность скрыть своё присутствие и одновременно позволяют понять, где точно находится добыча.
Впитывая знания от белоснежного воителя, Подберезка принюхался к холодной кромке воды, едва не чихнув, когда неожиданно ледяная вода коснулась носа. Потерев запястьем переносицу, он с изумлением проследил, как Лебедь взял несколько веточек и опустил на воду.
Малец почти присвистнул, да нельзя было. Вместо этого он восхищенно навострил уши.
— Как только вода устоится, рыба сразу вернётся сюда снова, — кивнул кот. — Ей, кстати нравится этот хвощ. Только не говорите Сивой, что мы позаимствуем немного для охоты, иначе она будет недовольна.
Не в силах сказать и слова, буро-белый восторженно переглянулся с Лепестинкой и едва успел кивнуть, как на них полетела рыба.
- Я поймаю, я поймаю! - желая выслужиться, юнец подскочил, почти обхватывая в воздухе рыбину. Пригвоздив когтями, он куснул ее пару раз, угомонив.
- А теперь я, - по-боевому вскинув хвост, прогоготал Подберезка, склоняясь над водой. Усмотрев одну из спинок, малыш не дождался самую малость: цапнул ее, да как-то неловко. Рыбка, хоть и выбросилась на берег, улетела совсем недалеко, в два своих подскока снова оказавшись в воде.
Разочарованно поникнув, буро-белый вздохнул.
- Можно я еще попробую?..

Глядя на то, с каким вниманием и готовностью слушают его объяснения две пары маленьких треугольных ушек, Лебедь невольно улыбнулся и едва не заурчал, насколько это вообще было возможно. Вот так всегда: внутри раздираешься на части, а снаружи беспечен и весел, словно ничего и не происходило, словно не бушуют внутри течения души, словно не воют ветры отчаяния, словно не лежит на плечах тяжеленный камень. Он не мог полностью выкинуть из головы мысли, хотя столько бы дал, чтобы очистить разум хотя бы на миг и перестать думать о том, исход чего был уже ясен и даже предрешен, и лишь он один никогда не замечал этого. Кот просто не мог взять и забыть о своих чувствах, особенно когда буквально накануне, буквально прошлой ночью вырвал своё сердце и преподнёс его к изящным лапкам своей королевы. И хотя его, по сути, просто вернули обратно, воитель ощущал себя всё равно что мёртвым.

И всё-таки вид увлеченных молодых котов, ринувшихся повторять его приём, опробовать своими лапами то, что он им показал, дал Лебедю некоторую пищу для иных размышлений, столь нужных ему сейчас и столь спасительных. Вот Ласка ведь спрашивала его, почему он один. А правда, почему? Почему столько лун прошло, а он ни разу и не подумал о том, что, оказывается, передавать кому-то свои знания - это ужасно приятное чувство? Столько лун прожить без единого ученика... Нет, он давал советы молодым, и много давал, как мог давал, объяснил, рассказывал, но всё же... Это было как-то иначе. Словно не по-настоящему. Его слова могли просто забыться, и не факт, что им последовали во всех случаях. Он считал, что спасается от проблем в племенных заботах, но только сейчас эти обязанности действительно показались ему приятными и даже волнительными.

Эти котята впитывают всё как губки, - почти зачарованно думал воитель, глядя на то, как Подберезка пытается поймать свою рыбу. - Они не опускают лапы, если что-то не получается, они идут вперед. Потому что живые, потому что у них есть будущее. Возможно, и у меня оно есть тоже. Возможно, не такое радостное и полное шансов, но всё же... я еще могу принести какую-то пользу...

- Разумеется можно! - проурчал разноглазый, ободряюще коснувшись кончиком хвоста своего ученика. - Покажи этим рыбам, кто тут главный. У тебя точно получится, просто подожди чуть подольше - отсюда рыба никуда не денется, а ты сможешь повнимательнее примериться лапой. А если снова так получится, что она вылетит недалеко - можешь попытаться отрезать ей путь к воде, приподнявшись на задние лапы и схватив передними. Только осторожно, не упади при этом в воду. Здесь неглубоко, но уже холодно.

А вот Лепестинке повезло больше, хотя почему повезло? Лебедь не сомневался, что ученице этот урок дался проще вовсе не из-за какой-то там удачи. Белая шерстка - отличная маскировка, раз. Аккуратная посадка - более удобная поза, два. Более спокойный нрав - залог терпения, три. Ну и не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что обучение кошечки, пусть и несколько разрозненное из-за двух наставников, проводилось Бураном и Ручей, а это уже что-то да значит. Семечко цветка, попав в благодатную почву, может расцвести еще ярче и прекраснее, чем такие же семена, выросшие в обычной земле.

- У тебя чуткий глаз, Лепестинка, молодец, - одобрительно кивнул воитель, обнюхивая улов. - Думаю, уже стоит показать тебе приём охоты на земную добычу. С нашим окрасом это скоро ой как понадобится.

С этими словами кот поднял голову и принюхался, чуть приоткрыв пасть. Краем глаза наблюдая за Подберезкой, кот двинулся кругом, выискивая подходящую для урока добычу, и вскоре уловил влажный аромат водяной полёвки. Мягко пружиня, кот двинулся вдоль кромки заводи, периодически окуная лапы в воду. Заметив копошащуюся на мелководье бурую толстушку, Лебедь движением ушей показал Лепестинке, куда следует смотреть. Затем опустился в стойку, и сделал еще несколько тихих шагов по направлению к добыче. Для него расстояние было уже достаточно небольшим для прыжка, но так как он не просто охотился для себя, но показывал пример ученице, стоило принять в расчёт, что ей понадобится сократить разрыв больше, чем ему. Наконец, переместив чуть больше веса на задние лапы, воитель присобрался и прыгнул, ловко приземлившись аккурат на полёвку и накрыв её обеими передними лапами. Давненько охота не оказывалась для него такой отдушиной.

- Такие животные, как водяные полёвки и ондатры, привыкли кормиться у водоёмов, поэтому почти не обращают внимания на плеск воды, - пояснил кот, возвращаясь ближе к ученикам с добычей. - Поэтому лучший способ скрыть от них своё присутствие и прикрыть ошибки - это идти вдоль воды или, если не слишком холодно, даже в воде. Правда, это слегка замедляет движения, но зато вы сможете подобраться к своей цели заметно ближе. К тому же, постоянная влага в воздухе лучше скрывает запах.

Положив полёвку к двум рыбкам, Лебедь кивнул Лепестинке, предоставив ученице возможность решить, будет ли она пытаться повторить свой успех, и перевёл взгляд на Подберёзку. Успех подружки должен был подстегнуть его. Правда, сам воитель на его месте скорее всего стал бы действовать только быстрее. Что ж, все совершают глупости, правда же?

Просто его глупость была гораздо, гораздо больше обычной