Здесь впрок было возразить: из внутренней обиды ли иль, может, из шутки, что ныне уже Серолап отнимает у него работу, но Торнадо в ответ на слова оруженосца смачно и беззлобно, смешливо фыркнул, покачав лобастой головой, и лишь взмахнул хвостом.
— Ну, как знаешь! — откликнулся воин, — Дадим Серолапу хоть несколько минут под солнцем!
И подмигнул серому ученику весело.
Возможно, отношения с наставником его у пестрого кота не слишком ладились, но ни ненависти, ни зла к нему трехцветный не пытал. Не пытал он и желания оставить соратника с носом, лишив радости показать своему оруженосцу земли, а то и все приемы и навыки.
Для него это было просто хорошим времяпрепровождением без доли серьезности и досады. Не хотелось даже думать о том, что у этого могут быть какие-то негативные последствия, даже если коснутся они вовсе не трехцветной, а серой шерстки.
У Смоляного будет еще время узреть мир пустошей во всей красе, а у них вместе — время вечерней трапезы, чтобы все это обсудить и, может, даже придумать новый повод для приключений.
Мысль о том воодушевляла, и идти вперед, пробираясь даже через густые заросли, что били в морду и закрывали взор, было легко. Они не казались такими большими и пугающими, они не казались враждебными. Вместо того, было ощущение, что они, наталкиваясь на тела, обвивали их своими объятиями, даруя приветствие.
Торнадо навострил уши.
— Давай сегодня пробежимся? Здесь, по полю?
И обратил взгляд к Смоляному вновь.
На горизонте уже замаячила выпирающая и возвышающаяся над травой дозорная скала, и пестрый кот замер, чтобы вытянуться и всмотреться вдаль.
— А давай, — Торнадо согласился на то слишком просто, даже не сдерживая улыбки. Да и как он мог отказаться, если выяснялось, что серый ученик просто читал его мысли и желания?
— На перегонки до дозорной скалы. Видишь ее? Во-он там она!
Спешный взмах хвоста тут же указывает направление, пестрый воин почти готов сорваться в это же мгновение, но, несмотря на охватывающий его озорной порыв, замер, чтобы убедиться, что Смоляной понял все.
Лишь после этого лапы его оторвались от земли.
— А кто последний, тот кроличий помет! — шутливое подначивание, сопровождающееся весёлым смехом.

Лети, лети, маленькая пташка, прорываясь сквозь заросли, наперекор буйному ветру, навстречу свободе.
Лапы легко отрывались от земли, порывы ударяли прямо в морду, но в то же время подгоняли вперёд, Торнадо чувствовал, как незримый дух уводил его вперёд, заставлял мчаться, не оборачиваясь, ни на мгновение не задумываясь о том, что значил весь этот бег и как много в действительности было в нем заложено. Стремлений. Эмоций. Чувств. Воспоминаний. Воин наконец вдыхал с шумом родной воздух, до боли, до жжения в груди, жмурился под хлесткими дуновениями, но прорывался вперед, туда, где средь зарослей выступала дозорная скала.
И не удивительно, что он первый добрался до нее: ни на миг он не задумался о том, что должен бы был поддаться ученику, ни на миг не позволил себе лишнюю мысль. Запыхавшийся, он замер у холодного камня, затих в его тени и вытянулся, не скрывая своей улыбки. Он видел еще, как Смоляной бежит, как он переходит на шаг, пока не останавливается рядом. В его глазах блеск. В глазах трехцветного воителя — тоже.
Приятное осознание, что они чувствовали одно и то же. Или же так казалось ему, что не умаляло воодушевления и чувства единства.
— Ты хорошо бежал! — выпалил пестрый дружелюбно вместо ожидаемого подначивания, "звания", о котором заявлял воитель в начале их небольшого соревнования.
Как же это было все неважно — важно было лишь то, что им сейчас было хорошо. "Хо-ро-шо", — как в детстве, с той же беззаботностью и легкостью.
— Какая она... великая! — вздыхает ученик, и несдержанно Торнадо мурчит, распушившись, словно речь идет не о скале, а о нем. И ведь идет — о частичке его, о чем-то родном и близком.
— Давай, иди сюда! — мяукает воитель, подмигнув, и после ступает на твердую и опаленную солнцем поверхность. Взмах хвоста — призывный знак. Он ждет, когда оруженосец отважится приблизиться, и лишь вслед ловко взбирается на самую вершину, туда, откуда видны простирающиеся во все стороны просторы племени Ветра.
Сердце забилось чаще, и воин замер, всматриваясь вдаль.

За спиной шаги: торопливые, легкие, — ритм, мелодия по раскаленному камню. Она пробивается сквозь льющийся со всех сторон шелестящий шепот разнотравья, нарастает, застревает в пестрой голове, и, стоит последнему удару лап о твердую поверхность раздаться вблизи, Торнадо поворачивает в сторону звука свою голову.
— Какой простор! — восхищенный восклик перебивает многоголосное перешептывание, и блеск в синеве глаз Смоляного заставляет воителя улыбнуться в одобрении и понимании.
Он помнил, как впервые оказался здесь: тогда он был еще практически котенком, и Сорокопут казался самым умным и самым сильным наставником во всем лесу. Он был горд, когда ему позволили взобраться так высоко (или не позволили, но он сделал это сам, не слушая оклики снизу), и помнил чувство воодушевление, что переполняло его в те мгновения, когда он окидывал торопливым взглядом все вокруг. Казалось, он видел весь мир: такой казалась территория племени Ветра в сравнении со стенами детской или приевшейся уже главной поляной.
Может, он бы упал, засмотревшись и не заметив под лапками обрыв.
Может, так и остался бы стоять на величественной скале, всматриваясь вдаль.
Он не помнил, чем это все закончилось. Сейчас, воспоминания стерлись, обрели нечитаемый отрывки. Также стерлось и чувство восторга: оно уже не было таким ярким и всепоглощающим, пусть теперь, после пожара, вспыхнуло новой силой.
С шумом пестрый кот втянул воздух, и с улыбкой взмахнул хвостом, заслышав просьбу со стороны серого котика.
— Воон там, — котик взмахнул хвостом куда-то в сторону, туда, где из-за простора вырастали уже деревья, и виднелись, выделялись особо четыре дуба, — Поляна Советов, а чуть ближе к нам должна находиться барсучья нора. Правда, уверен, после такого огонька барсуки там уже не живут, но никто ещё не проверял, — он не сдержал легкий смешок, скосив на мгновение взгляд на оруженосца. Но не предложил сделать это самостоятельно. Кивнул на выделяющуюся не так далеко и подходящую буквально вплотную к скале синеву, — Поляна люпинов, — прокомментировал он, — Очень красивое место! А знаешь, где ещё красиво? Если вытянешься, может, увидишь в стороне голубые холмы. Они так и называются! Уверен, их давал какой-то зануда, как мой наставник, — беззлобное фырканье, — А между холмами и полянкой кроличий городок. А еще... видишь расщелину? Там был наш лагерь, — Торнадо невольно распушился, пока говорил. Мысль о том, что на первый взгляд ничего не изменилось, что они спокойно смогут вернуться к прежней жизни, дарила ему ощущение легкости и радости, заставляло переминать с лапу на лапу, говорить торопливо, не дожидаясь ответов, от чего в пасти неизбежно сохло, но молчать воин просто не мог.
— За лагерем видна степь! Жаль, дальше нее не особо рассмотришь, но в отдалении могут быть видны коробки двуногих — это ферма. Еще в стороне от лагеря находится источник, так что, если ты хочешь пить, мы сможем туда прогуляться.
И после, заканчивая свой рассказ, воитель важно кивнул Смоляному.

Он чувствовал себя учителем, наставником, а, может, и мудрецом — причастность к чему-то важному, даже в жизни одного только юного кота, дарила оттенок воодушевления и заставляла в груди плясать огонь.
Торнадо останавливается, смотрит на Смоляного, улыбается. Если бы он умел читать чужие мысли, он бы тоже мог сказать, что не хочет никуда спускаться, идти, смотреть на мир с низин, что хочет видеть как можно больше, чувствовать ветер, что дует со всех сторон, ощущать, словно способен объять необъятное.
Может, именно потому открытые безграничные степи роднее свободной душе, нежели замкнутые леса-клетки, в которых любой взгляд ударяется о прутья-стволы.
Но он не может знать, что думает его спутник, более того, не умеет долго стоять на одном месте: ему требуется движение, подобно потоку, он должен стремиться дальше — оруженосец задает направление.
— Отличная идея! — раздается голос пестрого воина, а сам он бросает беглый взгляд в сторону сперва источника, а после и старой барсучьей норы. Небольшое озерце слабо поблескивает отдалении, словно маячок, указывающий путь.
Интересно, что их там ждёт? Возможно, ничего. Возможно, это просто будет мирная прогулка, приправленная парочкой шуток. Торнадо не уверен, что чёрно-белые существа решат опередить их и вернуться в свои норы, раньше, чем в свой дом вернутся воители.
А иначе это полная наглость!
И трехцветный кот спускается вниз, даже не смотря себе под лапы. Он легко оказывает на земле, дожидается своего собеседника, вместе с которым они и двигаются дальше меж щекочущими бока травами.
— А ты уже видел барсуков вживую? — Торнадо спрашивает это с любопытством, косит взгляд на ученика, вскидывает брови. Ужасные кровожадные звери их легенд... а кто они в реальности?
Несмотря на бег, на все пройденное расстояние, воитель продолжает идти достаточно быстро, будто бы боясь не успеть, опоздать, будто бы вот-вот солнце зайдет и им нужно уже будет быть вновь в пропахшем рыбой речном лагере.
Где-то сбоку завиднелся спуск в овраг — очертания лагеря, мимо которых они на своем пути проходили.

Отрицательный ответ — впрочем, прямо то, чего и ожидал Торнадо, так что он добро усмехается себе в усы, думает: "И хорошо, что не видел", — и, вместе с тем, про себя замечает, что и ему, несмотря ни на что, не удалось еще напороться на черно-белое чудище. Судьба не спешила подкидывать ему такие сюрпризы, зато вот неудачливые встречи с обитателями клана — хоть отбавляй: пестрый воин до сих пор помнил пятнистую трясогузку, которая посмела украсть у него добычу, также как помнил он тело Жары, распростертое на главной поляне. Это вам не барсуки, барсуков еще встретить нужно, а клан — здесь, у границ.
Это было забавно: то, как он перескочил с темы, — и про себя воитель улыбнулся, когда поймал такой маленький факт за хвост. В действительном разговоре же он прыгать с тему на тему не торопился.
— Как рассказывал мне Сорокопут, именно так, — удивительно, что в голове Торнадо хоть что-то отложилось, учитывая то, как хлопал он скучающе ушами на лекциях, пропуская добрую часть всего, что говорили ему, мимо, — Ростом примерно в два тебя, сутулые, неуклюжие, сбитые зверюги, — посмеиваясь, щуря зеленые глаза, мяукнул пестрый, повел плечами, — С голодухи и сожрать могут. Если доберутся, конечно.
И на этих словах, улыбнувшись, воин похлопал своего собеседника по спине в оборяющем жесте.
— Но барсуку с нами не справиться, — почему-то Торнадо был в том свято уверен.
Ни на мгновение он не остановился, и вот скоро средь окружавшей их зелени блеснули очертания источника — небольшое озеро почти сияло под светом солнечных лучей, и манило к себе. Но на этот раз воин не побежал.
— Меня уже тошнит от того, что воды буквально повсюду, — признался он шутлив. Жизнь в Речном племени давала о себе знать, — Но уж точно не от нашей воды.
Взгляд, скошенный в сторону серого оруженосца. Аккуратно трехцветный кот подходит к краю водоема, чувствует прохладу, что веет от него, замирает, а после оборачивается к Смоляному.
В одну из ночей он гадал, не съест ли пожар этот небольшой источник. Сейчас же все его догадки получили наконец свои ответы.