Грозолап слегка наклонил голову, приветствуя Остролиста. В синих глазах на мгновение мелькнуло тщательно скрываемое замешательство, но старший соплеменник не собирался гнать неприлично долго бодрствующих учеников назад в палатку или же, кажется, вытягивать их на конфликт, и подозрения улеглись. Ученик и сам не знал, почему мысль о возвращении к товарищам в палатку вызывает у него такое неприятие: к ним хорошо относились, не обижали и помогали, если он оказывался в затруднительном положении. Но порой Грозолап испытывал мучительную потребность в тишине и изоляции, и так уж сложилось, что если ты живёшь в племени, ещё и оруженосцем, который должен находиться рядом с наставником всё время вне лагеря... Желаемое с возможным совпадало крайне редко.

- Мы с Морошинкой просто хотели поговорить вдвоём, - отозвался ровным голосом оруженосец, примирительно коснувшись кончиком хвоста плеча сестры, незамедлительно среагировавшей на колкую реплику Остролиста. Сам он предпочёл бы обойтись без лишнего шума, который привлечёт внимание - то, чего сам Грозолап хотел избежать, - никто нас не выгонял.

< вчерашний день, 8:35 am >

Сквозь ветви прорывается свечение рассветного солнца. Цвета насыщенного и оранжевого, оно падает на снег полупрозрачной шалью; прорисовывает желтой окантовкой кору деревьев и ягоды рябины, застывшие на морозе. Как и рябина, и костлявые кусты дерёна, и подкрашенные солнцем сугробы — небо принимает малиновый цвет. Легкий туман стелится среди задумчивых елей. Серость зимнего подлеска сменяется белизной приближающегося утра.
Стайка птиц пролетает под сводом древесных крон, пробуждая от сна гомоном своих криков. Но Щелкунья давно уж на лапах. Пернатые несутся сквозь ветки, как пушечные ядра — кошка провожает их ласковым взглядом. И затем смотрит на такое же пернатое создание, зажатое меж её лап. Пошевелив плечами, будто сбрасывая с них снежинки, она возвращается к своему завтраку.
Вдруг она видит краем глаза чью-то фигуру. Она оборачивается; её лицо заранее принимает виноватое выражение, будто она обидела кого-то своим несвоевременным завтраком. Но лицо тут же светлеет, стоит ей узнать Одуванчикового.
Она улыбается ему, как драгоценному другу.
Но это продолжается недолго. Её улыбка, как подбитая птичка, вздрагивает. Уголки губ медленно опускаются, стоит ей натолкнуться на его ответный взгляд. Точнее, на то, как он избегает смотреть на неё. Чувствовалось что-то напряженное в его фигуре, будто он испытывал стыд за одно лишь общение с ней.
Щелкунье привычно делать поспешные выводы — она посчитала себя виноватой и тут же отвернулась, прижимая ушки к голове. В тот момент ей было не суждено вспомнить о ссоре между Снегирём и Одуванчиковым. Напряженная тишина, повисшая в тот момент между ними лишь следствие той ссоры.
— Я отправляюсь на охоту, — чуть виновато сказал он — Увидимся позже *
Щелкунья кивнула, бросив на воина смущенный взгляд. Она почувствовала, как её щеки покраснели.
— Конечно
Одуванчиковый поднялся на лапы и торопливо, как показалось Щелкунье, направился к выходу. Она запоздало пискнула:
— Постарайся поймать белочек, королевы были бы рады.
Но кончик пушистого хвоста ужа исчез среди зарослей.

< вчерашний день, 11:25 pm >

Розовый нос белеет от холода. За ушами угадываются брошки и сережки — льдинки, не успевшие оттаять после охоты.
В глазах светится лихорадочный огонёк, освещающий фонариком тёмный лес. И в свете этого фонарика виднеются крючья древесных лап, когти низкорослых кустов, скрюченные фигуры дубов и клёнов. Все деревья выглядят оголенными скелетами — кажется, что они погибли в крещенских морозах. Ни одной живой души.
Щелкунья пытается убедить себя, что его возвращение — лишь вопрос времени.
Её наивность позволяет говорить: "Он задерживается, ведь он трудолюбивый воин. Охотится на благо племени"
Её доверчивость рьяно доказывает: "Он не позволит племени волноваться понапрасну"
Её вера обещает: "Звёзды направят его домой"
Но Щелкунья ворочается, вскакивает, прячет мордочку под хвостом и лапами. Ну где он, ну где? — мысли, которые она душит в себе. Нет, он скоро явится. Он скоро вернется. Это лишь вопрос времени, — глупые убеждения — ты маленькая трусишка, Щелкунья.
Щелкунья маленькая. Она хочет свернуться в клубок, обнять себя лапками и сказать, что всё хорошо. Она хочет притянуть к себе сестру и растворить волнение в её серебристой шерсти. Она хочет услышать мамину сказку, чтобы чудесные герои победили то страшное, что не отпускает её друга домой.
Щелкунья трусишка. Она боится. Маленький котёнок боится монстра — Щелкунья боится темноты, поглотившей белую шерсть Одуванчикового.
Но даже она, такая маленькая трусишка, сдается под уговорами Морфея.

< сегодняшний день >

Проснувшись, Щелкунья не чувствует и толики сомнений в том, что он здесь, он дома, он вернулся целым и невредимым.
Её глаза заранее сверкают радостным, лучистым огоньком. Улыбка растягивается над подбородком, поднимая усы довольной щеткой. Горло напряглось, готовясь издать заветное "доброе утро"
Но он не пришел.
Улыбка, забывшись, не сразу покинула её мордочку. Она еще витала там, придавая глазам веселые морщинки. Но глаза полны ужаса. Её взгляд испуганно дергается от одной подстилки к другой, обводит кругом палатку, бросается главной поляне. Почему он не здесь? — воет подсознание — Он должен быть здесь.
Лапы вскакивают сами собой, не имея терпения оставаться в бездействии. Когти выглядывают из подушечек, как символ искреннего испуга — и тут же втянулись обратно, как знак неуверенности.
Конечно, он не здесь — шепчет сердце, не готовое сдаться так просто — он давно снаружи, а ты соня, ты проспала его. Лапы дергаются, как ноги злобного жеребца. Да, конечно, проспала. Глупая маленькая Щелкунья.
Едва чувствуя под собой землю, она выбегает во внешний мир. Солнце слепит глаза, отражаясь в крупицах снега — но важно ли это? Уши поднимаются вверх, как две радиоантенны; глаза бегают по лицам котов; губы сжимаются в тонкую, едва заметную полоску...
Где он?
Почему его нигде нет?
Она кинулась назад в палатку воинов. Его там не было. И на поляне — не было.
— Снегирь, — робко позвала она.
Лапы сами собой принесли её к нему. Виновато взглянув на Ежевику и Короеда, она сглотнула от волнения. В горле застыл неприятный ком.
Чувствуя, как легкие склеиваются в страхе, она посмотрела прямо на него.
Её зеленые глаза встретились с его, точно такими же.
Как тяжело дается этот взгляд! Но еще тяжелее — думать о том, что будет, если он перестанет смотреть в ответ, отойдет от нее, убежит прочь.
Щелкунья одним этим взглядом пытается удержать его.
— Одуванчиковый не приходил в лагерь... со вчерашнего дня. Я хотела пойти его искать. Ты можешь пойти со мной? — на одном дыхании, как утопающий, пробормотала она.
Она не привыкла объявлять такие громкие новости. Не привыкла говорить о своих намерениях. Не привыкла смотреть кому-то в глаза — особенно с такой наглостью. И поэтому, сказав всё, что уместилось в один глоток воздуха, она замолчала в ожидании ответа.

*действия персанажа обговорены с Одуванчиковым

[indent] Адекватность, конечно, всё же присутствовала где-то на самых задворках души и сердца молодого белошёрстного кота, в чьих напоминающих свежую весеннюю зелень глазах непрестанно регулярно плескалась задорность и детское, совсем не соответствующее уже взрослому и опытному коту озорство, но нередко она уходила на задний план перед хорошим настроением и неукротимо рвущимся наружу юмором, и поэтому видеть напротив себя уже давно знакомую и привычно хмуро-серьезную бурую морду для Снегиря было немного... непонятным. Буквально, конечно, грозовой вполне мог бы понять своего старшего соплеменника и, возможно, даже попробовать разделить его не самый радостный и счастливый настрой касательно появления ещё нескольких котят в детской, ведь когда-то давно и сам воитель оглядывался на шумные и кишащие крошечными пушистыми комочками ясли с вечно бегающими глазами и лёгкой нервозностью в каждом движении, но Ежевика... Вряд ли этот уважаемый и честный самец, который уже не первую луну проявлял чёрно-белой сестрице своего сегодняшнего светлого собеседника свои неочевидные, но, видимо, работающие знаки внимания и который явно был совершенно другим, мог бы просто бросить своих младших отпрысков и оставить Ласточку с ним и совершенно одну.

[indent] — Главное, что бы котята не начали считать, что папа у них — это мышка, а не огромный бурый котяра с кислой мордой, — добродушно, совершенно не подозревая того, что такие прямолинейные и резкие слова могут не просто обидеть, но еще и спровоцировать конфликт, промурлыкал Снегирь и на пару мгновений показал товарищу шершавый язык, после чего с новым воодушевлением обратил своё внимание на подошедшую откуда-то со стороны Рябину.

[indent] Её привычно громкий голосок и любопытный черный нос без особого труда сделали трёхцветную кошечку полноправной участницей разворачивающего до этого «чисто мужского» разговора, и в памяти белогривого вдруг помутненной рябью всплыли те несколько бесспорно веселых и запоминающихся моментов, когда он и эта его соплеменница в некоторой степени считались некой не совсем правильной и похожей на других парой. Живые, наполненные радостью и смехом прогулки по родному лесу, совместные побеги из лагеря в самый разгар ночей прямо под белоснежно-серебристым лунным светом и абсолютное отсутствие серьёзности... Задумавшись обо всём этом всего лишь на пару секунд, до того момента, пока его не окликнул другой, пробирающийся до самого сердца голос родной дочери, кот отчётливо и окончательел понял для самого себя, что подобные отношения вряд ли бы имели какой-либо иной конец, чем разбежавшиеся по разным углам самец и самка, в то время как Пепелинка идеально уравновешивала личность своего друга и слишком милостливо тянула того за собой куда-то вверх.

[indent] — Привет, Щелкунья, — искренне сначала расплывшись в доброй и удивительно мягкой улыбке и чуть прищурившись при взгляде на привычно робкую и стеснительную дочь, только и успел поздороваться Снегирь прежде, чем треугольные уши инстиктивно прижались к затылку от одного лишь упоминания имени бывшего лучшего друга. Коротко недовольно фыркнув от одного лишь воспоминания произошедшей не так давно ссоры около территорий Двуногих и с дёрнувшейся кверху верхней губой ощутив болезненный укол уязвлённой гордости лишь из-за того, что полосатая юница перед ним волнуется и переживает за этого предателя, кот с промелькнувшей в глазах мимолётной благодарностью оглянулся на вновь взявшую слово пёструю соплеменницу и утвердительно кивнул ей. — Согласен с Рябиной. Может быть, ты просто не видела, как он снова улизнул из лагеря по своим очень-важным-делам? Или ни свет, ни заря на тренировку с Проталиной отправился, ему же нужно кого-нибудь воспитывать постоянно.

из детской >>>
[indent] — Бражница! — буквально снося на своём пути шаткий ежевичный лаз в насквозь пропахшую сладковатым молоком детскую и первых встречных, но совершенно неузнаваемых за пеленой искреннего ужаса соплеменников, дрожащим голосом попыталась было выкрикнуть Сойка, но весь звук безвозвратно потонул в чёрно-белой шёрстке болтающегося в пасти крошечного тельца.

[indent] Взъерошенная с кончиков треугольных, но сейчас до боли в мышцах вжатых в затылок ушей до подушечек нетвёрдых, словно бы заполненных ватой лап, которые то и дело норовили уронить молодую кошку на свежий снежный настил, юная королева в этот самый момент больше напоминала сошедшую с ума и совершившую страшную, непоправимую ошибку полоумную, нежели счастливую и радостную мать своего выводка. Глаза, обычно искрящиеся зеленью самого расцвета сезона Юных Листьев и таящие в себе знакомые практически каждому огоньки настоящей жизни на полную, сейчас запертыми в заржавевших и уже давно потерявших свой цвет клетках птицами метались по каждому присутствующему рядом силуэту и жадно искали одну единственную фигуру. Дёргался непроизвольно, хаотично, с ощутимой силой хлеща по худощавым бокам и с едва слышимым свистом рассекая практически кипящий от напряжения воздух, пушистый хвост, в то время как обычно точёная и симпатичная двухцветная мордочка сейчас старательно клонилась к грязно-белой грудке и пыталась запрятать от чужих глаз своё самое ценное сокровище – малышку Свиристельку.

[indent] — Бражница! — если бы только врачевательница оказалась рядом, если бы она смогла помочь, если бы... — Пожалуйста, — жалобно заскулила грозовая, неторопливо оседая на холодную и разодетую в снежные одеяния землю главной поляны и вознося осунувшуюся и будто бы враз постаревшую мордочку к затянутому серыми, того и гляди падающими вниз, облаками небосводу.

[indent] Злость неудержимо перемешивалась с прежде никогда незнакомым, сводящим с ума и буквально заставляющим острые когти до боли и чуть ли не капелек свежей крови впиваться в податливую землю под лапами ужасом, который без труда отыскивал себе отклики в уже, казалось бы, навсегда потухших зелёных глазах и неопрятно взъерошенной двухцветной шерсти. Искренность, до этого затерявшаяся среди разлившегося по всей округе моря увиливаний и присутствующих чуть ли не постоянно недоговариваний да утаиваний некоторых слишком важных деталей, теперь плескалась за обрывистый край ещё совсем девичьей и незрелой души юной черно-белой королевы, в чьей сгорбленной фигуре наравне с неразделённой, не имеющей своего конца печалью читалась впервые показавшая себя отчуждённость. Короткие, рваные выдохи, безостановочно предвещающие подступающую к глотке и уже душащую истерику и абсолютная потерянность, не позволившая кошке даже достойно защитить собственную дочь от подлетевшего неизвестного – неузнанного? – соплеменника, отныне становились единственными спутниками и товарищами грозовой.

[indent] Лишь едва, совсем немного, будто бы просто от дуновения того вихря, который своим приближением подняла подлетевшая Бражница, развернув чёрно-белую мордочку в сторону молодой целительницы, Сойка в первое же мгновение неизбежно наткнулась на бездыханное туловище собственной дочери в чужих лапах, от чего рвотный позыв безжалостно сковал сначала желудок, а после и сжавшуюся глотку и заставил нерадивую мать стыдливо резко отвернуться в противоположную сторону. Мгновениями – или часами? – ранее черно-белая могла бы расцеловать опытную и умеющую врачевательницу с кончиков треугольных ушей до ныне обхватывающих бездвижного котёнка подушечек лишь за то, что та бы привычно заглянула на очередную проверку под ежевичные своды детской, но сейчас, когда королева знала, но отказывалась понимать и принимать то, что для всего было уже слишком поздно, она находила в себе силы лишь молчаливо сглатывать собственные солёные слёзы и недопустимо нагло игнорировать вопросы соплеменницы.

[indent] — Остальными?.. — навязчивое осознание того очевидного, но чересчур быстро ушедшего на задворки сознания факта, что у крошки-Свиристельки было ещё три брата, острой и невыносимо ядовитой иглой впилось в материнское сердце. — Все... — очевидное, напрашивающее беззастенчиво и нагло «хорошо» в этот самый миг заставляло Сойку лишь безостановочно давиться собой. После этого ничего уже «хорошо» не будет. — Нормально. Я уже начала переводить их на нормальную пищу, на дичь, потому что молока уже стало им не хватать, но Свиристелька... Она отрыгивала даже пережёванное мясо и почти постоянно хныкала, понимаешь? Но я ведь пыталась... Пыталась её накормить! Почему... почему?!

[indent] Готовая разрыдаться от каждого косого взгляда в сторону замершей на непозволительно чистом и невинном снеге врачевательницы и застывшего в её тёмных лапах бездыханного тельца, от каждого нового, бьющего хлёсткими пощёчинами наотмашь тихого слова из чужой пасти, Сойка безмолвно содрагалась от едва ощутимых порывов завывающего где-то вдалеке ледяного ветра и не могла выдавить из себя ни единой проклятой слезинки. До тошноты и сворачивающегося в тугой, непроходимый узел пустого желудка застревали где-то посередине сжатой слезливым комом глотки всякие возможные звуки и хотя бы какие-нибудь фразы, в то время как ещё девичья, но уже слишком исполосованная самыми различными когтями душа неугомонимо рвалась наружу за свободолюбивым сердцем сквозь острые костяные прутья выпирающих ребер. Ею, такой удивительно одинокой и слишком, слишком глупой юницей вновь начинала овладевать неконтролируемая, удушающая и сводящая с ума истерика от укореняющегося в голове необратимого понимания и осознания, но одно лишь едва заметное, никуда не спешащее и уж точно не преисполненное резкости движение со стороны Бражницы буквально заставило молодую королеву инстинктивно напрячься и тут же выступить вперед, преградив целительнице дальнейший путь.

[indent] — Нет! — желая, искренне и честно желая сказать это как можно спокойнее, всё же невольно рыкнула Сойка и стыдливо прижала треугольные уши как можно ближе к затылку. — Она моя дочь. Я должна проводить её, понимаешь? Я должна быть с ней до самого конца, Бражница, — закрыв на несколько мгновений потемневшие глаза, но совершенно не выдержав нахлынувших болезненных и пронзающих насквозь воспоминаний тех уже больше никогда неповторимых дней, тише пробормотала двухцветная и грузно отступила назад, позволяя соплеменнице продолжить свой путь. — Отведи нас... меня туда, где... где это принято делать.
за бражницей >>>

Отредактировано Сойка (28.02.2022 17:21:07)

из небытия --->

Грозовая кошка так и стояла в тени елки, огромными зелеными глазами взирая на происходящую на поляне трагедию. В пасти кошечки была зажата мышь, жирнее, чем в прежние холодные дни, предвещающая, что тепло наступает неизбежно.
Эти мыши почти всегда попадали в детскую. Там подрастали котята Ласточки и Ежевики, а еще котята Сойки и...

... и кого бы то ни было.
Алоцветик тряхнула головой. Шепотки в племени все еще раздавались, достигнув своего апогея, когда золотистые котята Сойки появились на свет. Неприятный холодок снова и снова сворачивался в желудке молоденькой воительницы, которая с каждым днем все больше жаждала собственных малышей.
Вряд ли это была зависть.
Вряд ли бы из зависти трехцветка передавала в детскую мышей, подсунув ее очередному оруженосцу, исполняющему свои рядовые обязанности. В Голые Деревья котят следовало кормить как следует, чьи ми бы они не оказались.

При взгляде на бездыханное тельце в пасти Сойки у дочери предводителя похолодело внутри.
Особенно, если это вдруг его котята.

Алоцветик тряхнула головой, отгоняя мысли. Она знала, что верила Львиногриву, и все реже стеснялась оказаться рядышком с ним на виду у племени. Грозовые коты уже знали, что их пара крепчает, и робкой, кроткой воительнице стоило собрать все ее мужество, чтобы с улыбкой выдерживать шепотки и пересуды.
Словно бы и ничего не было. Ни догадок, ни предположений.
Словно бы это все пустое. В конце-концов, Львиногрив был важнее всего прочего, ведь с каждой луной Алоцветик влюблялась в него все больше.

Мне так жаль.
Зеленые глаза искренне блестели болью, когда черепаховая провожала взглядом потерявшую детеныша мать. Совершенно непонятно, почему так произошло, и какие бы чувства не вызывала Сойка у дочери Смерчезвезда... такого, уж поистине, не пожелаешь даже врагу.
Даже Сойке.

Алоцветик краем уха дернула на голос возлюбленного, а взгляда от сгорбленной фигуры скорбящей матери не могла. Может, и хорошо, что в пасти трехцветки была зажата мышь. И она непременно отнесет ее в детскую, ведь там было еще столько котят.
Шерстью дочь Смерчезвезда чувствовала, как в присутствии Сойки клокотал Львиногрив всем своим нутром. Они все больше проводили времени вместе, и Алоцветик училась чувствовать Львиногрива - впрочем, он и не скрывал свои чувства.
Или, по крайней мере, не все.

— Она не стоит твоего внимания, Алоцветик, забудь о ней.
Забудь, как же. Дочь Ласточки унаследовала яркость, характер и строптивость матери, умудрившись приумножить их хитростью и коварством. Алоцветик была наслышала о заслуженной королеве племени, но именно ее дочь сконцентрировала на себе все внимание ее поколения.
Забудь, ну да.
Алоцветик все молчала, благоразумно зажимая во рту мышь.

— Она это заслужила, — трехцветка знала, что голос Львиногрива предназначался только ей, — считай, это кара Звёздного племени за клевету.
Кошечка медленно отвела уши назад и опустила под лапы драгоценную мышь.
- Может, оно и так, - неумело пытаясь с ним согласиться, пробормотала воительница, - но чем это заслужила Свиристелька?
Не какой-то там безымянный котенок: малышка со звонким именем. Какой могла быть ее жизнь? Чем бы она прославила свое племя? Никто этого уже не узнает.
И Алоцветик было искренне жаль как малышку, так и ее мать. Такого не заслуживала даже Сойка, но открыто перечить Львиногриву трехцветка не хотела: и бессмысленно, и незачем. В силу характера, у Львиногрива были все причины так относиться к черно-белой королеве.
И Алоцветик очень захотелось плечом прижаться к плечу золотистого кота.
- Знаешь, может это не к месту, - кроткая воительница потупила взгляд, а после подняла его выше, на Львиногрива: он не мог не признать, что с лунами Алоцветик становилась смелее, более открытой рядом с ним.
- Но я думала, может однажды и ты бы... захотел... захотел своих котят? - плотно прижатые уши смешно округлили мордашку воительницы. И пока все ее ровесники грезили об ученике, трехцветка поняла, что мечтает о подстилке в детской и комочках под боком.

Львиногрив говорил крайне логично - он всегда мыслил сухо, по существу, предметами и конкретной логикой. Алоцветик, тонкодушевной натуре, порой было сложно поймать настрой возлюбленного, и в силу своей мягкости она всегда могла оправдать его решения.
Пожурить, конечно, тоже могла. Ну так. Училась.

Вот и сейчас. Будь ситуация менее трагичной, трехцветка уже наступила бы на лапу воителя, шикнула ему и с величайшей любовью куснула за ухо.
А здесь, ощущая горе Сойки каждой шерстинкой, Алоцветик только и хватало, что молча слушать воителя. Он говорил о том, что кто-то из котят черно-белой королевы может стать учеником, и кошечка слабо улыбнулась, поднимая уголки губ: его мечты были так очевидны.
А вот желания подруги стали для Львиногрива, похоже, крайней неожиданностью.
И только величайшим усилием воли черепаховая воительница старалась не отвести от кота взгляд. Так и сидела, ловила его неуверенность, краешком уха цепляла бормотание в усы.
— Может быть... когда-нибудь... — запинаясь, пробормотал неуверенно он, — я не думал об этом, если честно.
Вечная оптимистка, Алоцветик слегка улыбнулась.
Что же... по крайней мере, он не отказал.
- Не загружай себя этим, - ласково мурлыкнула воительница, мягким касанием лба прижавшись к подбородку кота всего на мгновение. Ослабляя тем самым напряжение между ними, Алоцветик улыбнулась чуть шире, нарочито-беззаботно.
Такие тонкости Львиногрив вряд ли мог почувствовать.
- Куда спешить? - бодрее качнув головой чуть в сторону, дочь Смерчезвезда еще разок обернулась через плечо туда, где скрылась безутешная Сойка, и выдохнула.
Предки, дайте ей сил.

----> из небытия, после песчаного оврага

Утро для стервозной самой по себе воительницы явно не задалось.
Щуря раскосые глаза, Пусельгая выбралась из палатки воителей и прошлась языком по всклоченной на плече шерсти, с трепетом отмечая, что на той с ночи осел запах любимого.
Кажется, то была первая после их продолжительной разлуки совместная ночь друг с другом, когда они спали вместе, а не порознь, пусть недолго и пусть за пределами лагеря. В отступающих холодах они грели друг друга, и Пустельга готова была поклясться, что, когда проснулась, почувствовала пришествие сезона Юных Листьев.

Как будто... ветер переменился.
Пустельга вытянула шею и зацепилась взглядом за малышку Алоцветик - иначе называть её воительница просто не могла - и Сойку, разговаривавшую с Бражницей. Сощурившись, серая воительница, заметив тело дочери юной королевы, нервно съёжилась и в каком-то странном опасливом жесте прошлась хвостом по собственному животу.
И правда, как тяжело кошкам, окотившимся прямо в разгар Голых Деревьев. Право дело, Ласточка, кажется, была давно натаскана по таким делам, поэтому вряд ли кого-либо потеряла бы.
Но к юной королеве Пустельга прочувствовала сочувствие.
Поджав губы, воительница подошла к куче с добычей и заинтересовано её оглядела. Ту как раз наполнили свежатинкой, хотелось взять что-то и отправить к Ворону в палатку старейшин.
И Одуванчиковому сказать, что...

Одуванчиковый?
Пустельга огляделась.
В палатке воителей его не было, она только от туда.

- Эй, вы! - окликнула воительница дозорных, подлетая к тем головокружительным вихрем, - Вы не видели моего брата? Он уходил в патруль? - снова растерянный взгляд на поляну, - Кто-нибудь видел Одуванчикового?
Надо было найти Пескогрива.

Отредактировано Пустельга (13.03.2022 00:53:33)