Она была уверена, что он поймёт. И всё-таки испытала огромную радость оттого, что он понял. Снова. Каждый раз, мелко, глупо, но так для неё важно. Важно, что есть кто-то, кому нравится играть с ней в эти неописуемые шарады, кто не против потратить своё драгоценное время, чтобы узнать, как провела своё время она. Что она думает о происходящем. Что видит и слышит вокруг. Такие крохи для всех остальных и такая ценность для неё. Наверное, она скорее согласилась бы переродиться, стать слепой, глухой, изломанной и искорёженной, но всё же иметь возможность говорить. Высказаться, выплакаться, порадоваться и погрустить, поучить и пожурить. Имеем - не ценим, а потерявши - плачем. Она не ценила свои слова. Держала их при себе. Стеснялась лишний раз подойти к кому-то. Боялась быть отвергнутой и потому даже не пыталась наладить отношений с кем-либо. Не оправдывалась, тем самым только признавая за собой несуществующую, ярлыком наклеенную чужую вину. И только теперь, потеряв голос, поняла, насколько глупо было отгораживаться ото всех, когда была возможность протянуть лапу, а не отдёргивать её.
Он это знает. Они знают. Космач, Крона, Перевал. Светочи надежды во всё еще беспроглядной темноте будущего. Три столпа её опоры, её любви и счастья, желания продолжать играть в эти загадки. Играть в эту жизнь.
Кошка наморщила носик и замотала головой, легонько шлёпнув бывшего наставника хвостом по макушке. Затем довольно ощутимо боднула головой в бочок и приосанилась, словно говоря, мол: "Какие-такие стариковские патрули? Да ты полон сил и энергии! Еще оставишь меня далеко позади!" Попутно серая, поймав хвост кота, проредила аккуратно еще и его, и наконец, собрав всю шерсть и выкушенные колтуны в кучку, затолкала куда поглубже в ежевичные заросли. Глядя на лоснящуюся теперь шубку Космача, она видела перед собой всё того же Тучегона, которого знала всю свою пока еще короткую жизнь. Шептунья любила его, каждую шерстинку, каждый коготь. Наверное, даже родного отца она не смогла бы обнять так крепко, как обнимала его порой своим хвостом. Важен не тот, кто родил, а тот, кто воспитал, а именно Тучегон и воспитал её такой, какой она теперь была.
Не говоря уж о том, что всегда был рядом после моего "перерождения"...
Зеленоглазая хотела было показать своему собеседнику что-то еще, но их "разговор" был довольно внезапно прерван появлением на поляне целых трёх котят. Кошечка видела их в первый раз, но точно знала, что перед ней малыши Ласточки. Мухоморчик, Травушка, Гусёнок и Зайчонок. Осталось только угадать, кто из них кто, и можно считать, что она уже заочно познакомилась со старшими обитателями детской. Почему-то щуплый буро-коричневый котенок со смешными длинными лапами, пока еще нескладными и чуть заплетающимися во время бега, показался ей Мухоморчиком. Она сразу вспомнила грибы, их большие шляпки на тонких ножках, забавные и растущие целыми кучками то тут, то там, прижавшись к стволам деревьев. Следовавшую за ним примерно в том же окрасе малышку идентифицировать оказалось немного труднее, но всё же, немного подумав, Шептунья окрестила её Травушкой. Пушистая шерсть малышки, даже примятая и невылизанная (скорее всего, от котячьих игр) напомнила старейшине о сочной молодой травке, что еще недавно показалась из-под снега, а теперь уже пошла в буйный рост. Замыкавшей процессию черно-белой кошечке осталось имя Зайчонок, хотя, признаться честно, если белый цвет был еще более-менее понятен, то уж чёрных зайцев она не видела в своей жизни ни разу. Ну, у родителей свои причины давать имена.
Врезавшись в лапу Космача, мальчишка тут же чуть ли не на всю поляну запросил помощи и укрытия от какой-то страшной напасти. Скорее всего, услышал какую-нибудь жуткую историю или, может быть, испугался Сипухи, до этого заходившей в детскую. На старейшин малыш едва взглянул и, прежде чем Шептунья успела хоть как-то отреагировать и оказать котятам "помощь", попытался совершить удивительный во всех смыслах поступок: буквально съесть свою сестру. Из благих побуждений, разумеется, но оттого это не выглядело менее странным. На спасение "Травушки" тут же пришла "Зайчонок", сама же укушенная проявила большую смекалку, выбрав в качестве надёжного укрытия пушистую шерсть старшего кота. Решив, что пришло её время взять ситуацию в свои лапы и сделать первый шаг к чему-то стоящему, Шептунья вытянула шею, легко сомкнула зубы на загривке её брата, без особых усилий (пока еще) подняла его в воздух и перенесла к себе под лапы, опустив в густую травку. Так как она всё еще сидела, прижавшись к Космачу боком, котята оказались довольно близко друг к другу. Для большей надежности старейшина обвила хвостом свои передние лапки и котёнка вместе с ними, организовав некое подобие защитной стены с единственным небольшим проходом к его спрятавшейся сестре.