[indent] Завернув за очередной толстый и определённо старинный ствол неизвестного, давно уже сгоревшего и превратившегося в обугленную память чего-то великого и прежнего, тополя и привычно цепким взглядом прищуренных глаз скользнув по укутанному в непроглядную тьму пространству вокруг себя, молодая кошка наконец сбавила свой быстрый бег и рвано выдохнула скопившийся излишний воздух из своих лёгких, после уже привычно изящно ступая тонкими, но неприятно дрожащими от прежней нагрузки лапами по снежному настилу и уверенно двигаясь в уже выученную назубок сторону. Искреннее предвкушение и ставшее уже своеобразным наркотиком, все больше и дальше проникающее в алую, густую кровь и прописывающееся в ней на правах истинного и неизменного хозяина, желание от предстоящей долгожданной встречи и её неизменно приятных, оставляющих после себя лёгкое железное послевкусие последствий вместе с первым морозцем сезона Голых Деревьев покалывало бурые подушечки и словно бы острыми иглами ежевики цеплялось к сердцу самки, которое в свою очередь от каждого нового шага всё больше и больше пускалось в неуёмный танец. Короткая, почти неприметная со стороны, но знакомо пропитанная рвущимся наружу змеиным ядом и уже впитавшейся в каждую крошечную трещинку, каждую неразличимую на общем фоне клеточку насмешкой улыбка обыкновенно растянулась на тонких губах и бесноватыми огоньками уже почти врученной в острые коготки власти заиграла в светло-кариих отражениях мерзкой душонки, в голове неудержимым вихрем пронеслись воспоминания об их прежних подобных встречах и очевидное желание в его наивных голубых глазёнках, которого она ему никогда не даст, и после худощавая фигура юрко нырнула в неприметную незнающим пещеру.

[indent] — Одуванчиковый, — ленно, показательно нараспев и практически с незнакомой этой сумрачной добротой проворковала Соцветие прежде, чем выскользнуть из уского прохода в единственное не особо большое и почти не позволяющее сохранять вежливое расстояние помещение, да тут же на входе недоверчиво замерла. Мимолётно коснувшийся чувствительных рецепторов ещё на улице запах свежей крови теперь лишь в несколько раз усилился и неприятрым комом удушья и тошноты вставал посреди сжавшейся глотки, в то время как скрюченная и непозволительно сжатая фигура светлошкурого кота была совершенно не похожа на того, кто раньше приходил сюда за замаливанием своих неизвестных никому грехов. — Что случилось? Неужто попросил кого поцарапать тебя, лишь бы улизнуть от моей ласки, малыш? — настойчиво делая широкий, сокращающий разрыв между ними двумя до ничтожного и нагло, не позволяя ни единой лишней мысли возникнуть в голове, когтем приподнимая узкий подбородок и призывая сконцентрировать всё внимание на себе, с ухмылкой продолжила мурлыкать кошка, в то время как взгляд её был требователен и твёрд.

[indent] Активно, не замирая ни на одну секунду и каждый новый проведенный здесь и сейчас миг лишь наращивая свой безумный темп, в узкой грудине колотилось преисполненное желания и трепещущего неугомонным огнем нетерпения, от чего алая кровь безостановочными водопадами омывала глупый и такой наивный орган внутри костяной клетки и после бурными густыми реками растекалась по всему привычно напряжённому организму, почти заставляя мышцы предательски дрожать. Буквально просверливая, прогрызая испещрёнными отравой и смертельным ядом тупыми зубами себе путь в самую душу, так случайно однажды абсолютно полностью и безвозвратно отдавшуюся в ледяную хватку бурых лап, и жадно, подобно оголодавшему за последние несколько лун хищнику впиваясь в каждую новую деталь на небесно-голубом фоне, глаза цвета свежего янтаря незамедлительно твердели и темнели всё больше. Высохла так невовремя глотка вместе с приоткрывшейся с лёгким, едва ли слышимымом кому-либо ещё, кроме него, влажным звуком порвавшихся от недолгого разрыва водянистых нитей-связей и неимоверно захотелось наконец разрушить непозволительно затянувшуюся и начавшую давить на гордые угловатые плечи уже слишком сильно тишину, пока тонкий, знакомо длинный и хлёсткий хвост потревоженной змеёй взметнулся кверху и, словно околдованная мелодией искусного мастера кобра, заходил ходуном из стороны в сторону. Готовая уже с напором проткнуть чуть натянувшуюся, приятно поскрипывающую под царапающим её остриём небольшого когтя нежную кожу подбородка и практически ласково, так, как умеет только она, напомнить самцу о том, что его язык умеет ворочаться ещё и для того, чтобы производить хотя бы какие-нибудь звуки, сумрачная уже было напрягла союственные связки, что бы сказать, позвать, приказать, но Одуванчиковый всё же оказался чуть быстрее.

[indent] — Кто? — дёрнув собственными треугольными ушами больше из сработавших где-то глубоко внутри инстинктов самосохранения и совсем немного, будто бы позволяя своему палевому собеседнику исправиться и перевести тему на нечто иное, более интересное, нахмурившись, без промедления переспросила Соцветие. — И почему? — её терпение, которого никогда в этой жизни не было в достатке, уже начиналось подходить к концу и спешно заполнять его ещё не агрессивными, но слишком ощутимыми волнами раздражения, и, увы, она не собиралась проживать это в одиночку и сдерживать себя здесь, в этой пещере. Желание прямо сейчас, наплевав на всё это состояние и внешний вид то ли сидящего, то ли стоящего перед ней Одуванчикового, удложить его около собственных лап и отыскать своё долгожданное успокоение в незамысловатой игре в послушного щенка Двуногих, обжигало изнутри. — Что ты несёшь? Позлить меня удумал?

[indent] Ревность, столько жгучими и беспощадно прожигающими насквозь нитями разгоревшегося в душе пожарища заскользившая по каждому крошечному сосуду и принявшаяся питать инстинктивно напрягшиеся мышцы, захлестнула своей агрессивной волной молодую кошку в тот самый момент, когда острие её когтей безрезультатно скользнуло по чужой коже и после в полной мере ощутили одинокий холод этой треклятой пещеры. Снова проснувшаяся и подавшая свой голос в виде заклокотавшего глубоко в кошачьей глотке глухого рычания ненависть к утекающему даже сквозь сжатые до боли в костях и суставах пальцы контролю и пробивающемуся сквозь любые маски и любые оковы непослушанию палевого кота прямо перед ней почти заставила сумрачную привычно резко рвануть вперед и впечатать наглеца в каменистый пол, но Одуванчиковый всё же опомнился, образумился, прогнулся. Точно хлёсткие, отмеренные до не возможных, не существующих миллиметров удары и острые, напитанные ядом и нацеленные прямиком в объятие льдистой тюрмой сердце иглы, каждые новые слова впивались в сознание бурой и прочно оседали в том, извечно голодными червями проедая себе путь как можно глубже и заражая организм чем-то непозволительным, чем-то смертельным, что уже сейчас портило жизнь одной обычной воительницы племени Теней.

[indent] Уверенность и прежняя твёрдость взгляда знакомого прищуренных, словно бы всё пытающихся пролезть в самое нутро чужой головы и души карих глаз неосторожно погасла в тот самый момент, когда до Соцветие наконец дошло абсолютное осознание того, что ей пытался донести грозовой, но уже в следующее мгновение самка поспешно взяла себя в лапы и возвратила себе прежний, несколько высокомерный и властный внешний вид. Факты и неподдельные, слишком уж реальные и почти даже ощутимые, как тяжелая и влажная дымка осеннего утра или прохладные капли свежей росы предрассветного часа сезона Зеленых Листьев, подробности произошедшего и совершенного слишком близких к ней самой лап заставляли недовольно хмурить брови и на уровне инстинктов лишь больше напрягать собственные мышцы под короткошёрстной шкурой. Хотелось как можно скорее заткнуть этого вдруг разговорившегося кота, затолкав ему поглубже в горло твёрдый комок хорошенько скатанного мха, и после с нескрываемым удовольствием насладиться столь горячо любимыми изведениями его на яркий, остающийся в памяти надолго финал, только бы он не продолжал копать себе самому глубокую яму в её глазах, да вот только следующий шаг Одуванчикового едино сорвал трещащие по швам поводки с её изголодавшихся псов, которые без раздумий и угрызений совести тут же впились в аккуратную, пусть и искровавленную, мордочку перед собой.

[indent] — Заткни пасть, щенок, — целью изначально была одна лишь палевая, с рыжеватым оттенком пушистая щека, но то ли дрогнувшая от чего-то лапа, то ли повернувшаяся не в то время голова позволили блеснувшим когтям с силой пройтись по переносице и оставить на той тройку кровящих следов. Честно говоря, в глубине своей души Соцветие впервые, наверное, за всю свою жизнь испытала такого рода неприятное, липкое беспокойство и любовь трепет перед своим собеседником, и всё это, каждая новая секунда такого состояния не нравилась ей всё больше и больше. — Ты, кажется, забылся немного? Если ты не можешь дышать ровно, то, может, мне тебя и вовсе задушить? — щекотливо вдруг пробежавшись кончиком тонкого и длинного хвоста по округлому плечу рядом с собой и жадно облизнувшись, после кошка сказала уже намного тише всего предыдущего, обжигая собственным дыханием розовый нос перед собой. — Раскайся передо мной и позволь мне уничтожить твой яд.

[indent] Шёпот каменистых стен древней, давно уже насквозь пропитавшейся их запахами и негромкими, обычно тонущими в шерсти голосами, пещеры ненавязчиво коснулся треугольных кошачьих ушей, стоило лишь светлому, почти жёлтому янтарю окунуться в ледяное море небесной голубизны, и дуновением вдруг возникших в голове воспоминаний завёл свою неспешную, такую уже привычную мелодию. Щекатало и без того обострившиеся, беспощадно оголившиеся и теперь безостановочно искрящие нервишки и до сих пор стоящий где-то в носоглотке железный запах свежей, еще не высохшей до конца крови да впервые заигравшее на тонких губах сладковатое послевкусие растекающейся по всей округе натуральной, настоящей опасности. Электрическими разрядами тока и неконтролируемой, будто бы насильно подталкивающей вперед энергии растекались по всему организму едва уловимые, совсем расплывчатые и продёрнутые пеленой молчаливого удовольствия, почти граничащего с помешанной эйфорией, образы чего-то из их предыдущих встреч, и склонённая покорно голова да отразившиеся в глазах предатели-эмоции лишь усиливали все эти непривычные, заражаюзее, наркотические эмоции.

[indent] — Значит, напои меня им до тошноты, — явно делая ещё один широкий, уничтожающий любое возможное расстояние между ними двумя в ничто и теперь уже властно нависая над невысоким котом, жадно, с загоревшимся в испытывающем прищуре маниакальным желанием прошептала Соцветие следом за Одуванчиковым и показательно облизнулась, словно бы готовясь к скорой трапезе. — Зачем тебе Звёзды? Они так скучны и однообразны, они всё ещё хранят его облик... — аккуратно, почти даже нежно проходясь кончиком тонкого хвоста теперь уже по противоположному плечу своего совсем не случайного собеседника и на несколько мгновений позволяя жесткому выражению точной мордашки заботливо смягчиться, со слишком заметной наивностью пробормотала сумрачная и после естественно, словно только прозвучала лишь очередная шутка, рассмеяплась во весь голос. — Я помогу избавиться тебе от чувства вины. Навсегда, малыш.

[indent] Полыхнувшее на задворках сознания воспоминание о том, как однажды, будучи ещё совсем юной и такой наивной воительницей, чьи светло-карие глаза не закрывались уже несколько дней, она с точно таким же жалким видом валялась в мускулистых лапах старшего соплеменника и говорила ему точно такие же пьянящие, ныне бессовестно дурманящие фразы, буквально заставило кошку инстинктивно лишь больше напрячься и впериться испытывающим взглядом в светло-палевую морду прямо перед собой. Развидеть в нём соседского приспешника своего чернявого предводителя и его верную, такую предательски послушную пешку, которая извечно выступала на вражеской стороне игрового поля, и рассмотреть в этих продёрнутых необъяснимой дымкой, заволоченных мутным туманом бирюзовых глазах настоящего, способного на такое убийцу было практически невозможно, но не это ли, не эти ли загадки и таинства так влеклки сумрачную к своему грозовому дружку? Соцветие отчётливо ощутила затянувшее в самом низу подтянутого живота восхитительное и будоражащее желание в тот самый момент, когда чужое прерывистое дыхание всколыхнуло её длинные, практически прозрачные усы и горьковатым, всё ещё ощутимо стальным послевкусием осело где-то на самой глубине глотки; вся чуть ли не искрящаяся и не дрожащая от предвкушения самка уже больше не могла себя сдерживать и, хлёстко взмахнув тонким хвостом за своей спиной, одним точным лобовым тараном повалила самца на лапатки.

[indent] — Ты так жалок, Одуванчиковый, — теперь, вновь оказавшись абсолютно одной у контроля всей этой ситуацией и почувствовав неизменную, принадлежащую всегда ей власть над этим, казалось бы, непримечательным, но таким похожим на зловещий омут грехов и чертей котом, бурой лишь оставалось умело растягивать своё удовольствие. — Безнадёжен, слаб, несостоятелен. Чего ты вообще добился в этой жизни, кроме убийства того самого речного воина? — уже склоняясь к самому уху своей неожиданной жертвы и неторопливо, будто бы специально медлительно проходясь по самому краешку того шершавым языком, прошипела сумрачная и до предела вонзила острые когти прямо в податливую и такую тонкую кожу на светлых плечах. — Мне даже не жаль тебя, щенок.

[indent] Фактически подобно смертоносной кобре ринувшись к столь глупо и небезопасно оголившемуся чужому горлу и незаметно, неожиданно для самой себя слишком сильно сомкнув свои челюсти в опасной близости к жизненно важной артерии, Соцветие опомнилась лишь в тот незначительный, судьбоносный момент, когда в верхнее нёбо обжигающей струей ударила свежая, разгоряченная от своего бега по венам и сосудам кровь, а худощавое тело под стройными, длинными лапами последний раз импульсивно вздрогнуло и навсегда обмякло. Хотя окончательное и полноценное осознание того, что только что произошло, все еще не успело осесть в бурой голове и захватить в свой вихрь чувств и эмоций кошачью душу, крошечными каплями небольшое понимание начало пробуждать в расширившихся янтарных глазах страх и ужас от одного лишь взгляда в сторону Одуванчикового.

[indent] — Я люблю тебя...