Спустя две луны. Новый разрыв

Агнес хотелось верить, что жизнь не заканчивается и не зацикливается в одном моменте, в одной комнате, в одном бесконечно тянущемся вялом сне. За окном медленно падал снег. Легкие снежинки кружились, оседали на подоконник, оставляя на нем маленькие светлые сугробы, чем-то напоминающие видимые ранее пестрой кошкой горы. В отдалении они казались величественными, внушающими чувство глубокого восхищения. В отголосках сознания домашней порой казалось, что, упираясь в облака, они могли своими вершинами достичь самих Небес.
"Я хочу побывать в горах".
Она обронила эту фразу невзначай, будто бы совершенно случайно, не задумываясь, в одном из очередных разговоров с Яном. И голос ее прозвучал необыденно бледно, будто атмосфера комнаты, из которой она не находила сил выйти, угнетала ее и медленно своим холодным светом поглощала из нее всякие краски.
Она то и дело ежилась и, сворачиваясь в клубок, прятала нос в тонкий хвост. Весь мир замкнулся в одной точке. Казалось, не было пути назад, когда ее худое тело содрогалось в приступе кашля, но потом она с заботой и беспокойством вылизывала округлившийся живот и в какой-то немой просьбой утыкалась носом в грудь серого бродяги, не позволяя себе проронить ни слова жалобы. Будто не заслужила, чтобы лишний раз жаловаться, будто не чувствовала, что могла бы позволить себе.
Агнес ощущала усталость и боль практически постоянно. Она достаточно много спала. У нее не было аппетита, но мысль о нерожденных котятах все же заставляла ее заталкивать в глотку приносимую двуногими пищу и заботиться о себе настолько, насколько то было возможно в ее случае.
Пожалуй, семья — единственное, что действительно заботило ее в последнее время, и даже двуногие будто бы стали меньше интересоваться ей, пусть совсем недавно столь часто возили к ветеринару. Сейчас же человек с пахнущими лекарствами ладонями приходил к ним сам. Не так часто. Или же просто для Агнес время тянулось слишком долго, поэтому она не ощущала частоты.

Впрочем, в последнюю пару дней что-то поменялось.
Сказать, что пестрая оживилась и вернулась к привычному своему образу было нельзя: до того ей было далеко, — но определенная нервозность будто бы заставила ее встать на лапы, то и дело таскать к своей подстилке мягкие игрушки и вообще вести себя более подвижно. Даже если она достаточно быстро утомлялась.
Худая с округлившимся животом, наверное, она выглядела нелепо. Она и сама корила себя за то, пусть никак не могла обижаться ни на Яна, ни на нерожденных детей за подобное, как не могла она обижаться на них за весь тот дискомфорт, который испытывала.
Маленькие лапки то и дело давили на стенки живота, вызывая у Агнес глубокое беспокойство, перемежающееся с чувством заботы и любви.
Ей важно было услышать, что все пройдет хорошо и что дальше все тоже будет — хорошо. Важно было найти в веренице ухудшающегося состояния и одинаковых дней проблески света.

Сегодня ее разбудила боль. Содрогнувшись, чувствуя, как по телу прошел спазм, пестрая стиснула клыки и сдавленно застонала.
Было еще ранее утро, когда у нее отошли воды.

Единственный порыв — сжаться, а может, спрятаться, скрыться от боли, что начинала распирать изнутри. Если то была смерть, Агнес хотела бы, чтобы та меньше мучила ее, Агнес хотела бы, чтобы она ушла, но срезанные когти домашней могли лишь тупо скользить по полу не в силах ни за что уцепиться.
Ей было страшно. По-настоящему страшно. Это чувство, все происходящее было незнакомо ей, она не знала, что будет дальше, но не неизвестность того пугала ее — куда более тревожила ее простая мысль о том, что она совершенно не представляла, что должна делать. Заставить себя встать? Отыскать хозяев? Разбудить?
У нее болезненно задрожали лапы, пока она отчаянно сглатывала слюну, чтобы хоть немного утолить жажду. Ей было жарко, а в следующий миг ее кидало в озноб. Дыхание вырывалось из пасти шумно.
Взгляд зеленых глаз очертил помещение с беспокойством, не уцепился за серую шерстку Янтаря.
Хотелось уткнуться в лапы и жалостливо заскулить, пока никто не видел и не слышал её. Вместо того пестрая кошка дотянулась до живота и осторожно лизнула тот, будто пытаясь успокоить ещё не родившихся, но активно толкающихся котят.
Нужно было потерпеть. Всего лишь потерпеть, когда все пройдет. Ей не впервые было терпеть боль. И Господь не мог бы послать ей испытаний, которые она бы не смогла вынести.
Кошка зажмурилась и постаралась отвлечься. В висках стучала кровь, заглушая окружающий мир.
— Агнес, всё в порядке?
Голос донёсся до домашней, как будто сквозь дымку, расфокусированным взглядом, приподняв голову, она тут же попыталась ухватиться за Яна. Это был практически инстинктивный порыв, нужда, так что, будь у пестрой чуть больше сил и не будь боль столь яркой, она бы тут же подалась к нему ближе.
Но ей не хотелось, чтобы он так беспокоился. Она хотела бы сказать ему, что все хорошо, что, возможно, она просто что-то не то съела и скоро все будет в порядке. Однако на этот раз она решила остаться честной.
— Я не знаю... — мотнув головой и опустив взгляд, пробормотала пестрая, и в следующий миг вдруг тело ее содрогнулось при очередной схватке, заставляя сжать клыки и зажмуриться.

Стук крови в ушах заглушал шум вокруг, но присутствие Яна, его слова были тем, в чем нуждалась Агнес более всего, чтобы не сжаться в комочек и не поддаться боли, от которой застилало глаза. Она была слаба. Слишком слаба, чтобы все это давалось ей легко. Стиснув зубы, она тужилась инстинктивно, часто дыша и утыкаясь носом в серую шерсть — единственному, что давало пестрой кошке хоть немного спокойствия и веры в то, что скоро все закончится и худшее будет позади.
Хотя где-то в глубине души был страх. Страх, что изможденное болезнью тело не справится, что отсутствие хозяев, столь нужное сейчас, обернется кошмаром.
Ей было жарко и больно, она забывалась, елозила по подстилке, искала опору. Все это время она практически не помнила, но, когда на мягкую поверхность упал первый комочек шерсти, когда раздался его писк, мать резко подорвалась на дрожащих лапах, почти упала перед ним, но все же удержалась, тщательно вылизывая розоватого от крови младенца, который потянулся к ее боку.
Если бы ее спросили через несколько часов об этом, она бы не вспомнила. Все пролетавшие в голове кадры были будто задернуты плотным туманом, будто терялись, резко стирались, прежде чем сознание могло дать их осмыслить.
Пауза.
Очередная судорога, боль.
Пестрая не имела понятия, как долго все это будет длиться, не знала, что следуюший комочек шерсти будет последним.
Комната наполнялась писком. И усталым, слабым урчанием.
Агнес не говорила. Ей очень хотелось пить, но она осторожно тыкалась носом в двух малышей, вылизывала их. Тело ее еще дорожало от боли. Возможно, будь котят больше, она не выдержала бы, все кончилось бы хуже, но сейчас, когда только напряжение начало отступать от ее тело, когда разум начал медленно проясняться, она просто опустила голову на чужое массивное плечо и затихла, поднимая взгляд вверх и наконец ища мордочку своего возлюбленного.