[indent] Уверенности в том буквально несуществующем и очевидно невозможно факте, что он после всего произошедшего оставался здоровым котом, а его серые лапы сейчас пробивала неконтролируемой дрожь совсем не от сковывающего истерзанную душу страха, а просто от взявшегося откуда-то замогильного холода. Хотелось ему, абсолютно запутавшемуся во всей этой жизни и теперь уже потерявшему какое-либо стремление и мотивацию существовать в этом укутанном беспровестной тьмой мире дальше, сейчас просто отыскать своё утешение в отчего-то ставшей столь важной и дорогой трёхцветной шкурке домашней кошечки и найти желанное успокоение в зеленоватых глаза среди рыжих и чёрных пятен. Цель, в один момент заключившаяся во вьющихся глубоко в превратившемся в обуглившийся уголёк сердце чувствах, теперь становилась главным ориентиром, ещё позволяющем хотя бы как-нибудь двигаться куда-то вперёд и не разыскивать своей законной, наказывающей за все грехи смерти.

[indent] — Агнес?! — честная радость пробралась в басовитый, чуть охрипший то ли от затянувшегося шепчущего молчания, то ли от рвущегося наружу и сдерживаемого лишь остатками сил крика голос в тот самый момент, когда Янтарь резче нужного вскочил со своей незамысловатой подстилки и тут же с расширенными, округлившимися глазами оглянулся на знакомую. Шолохнувшаяся лишь единожды пёстрая шерсть от сорвавшегося с приоткрытой пасти дыхания тут же скинула с себя уже въевшийся и узнаваемый издалека аромат чего-то, совершенно точно, принадлежащего Двуногим, но такой успокаивающий и манящий, что уже через пару мгновений одиночка наконец нашёл в себе что-то, что позволило ему на несколько быстротечных секунд прикрыть дрожащие веки и после уже ощутимо спокойнее расправить широкие плечи. — Здравствуй, Агнес. Не подходи ко мне, я слишком опасен для тебя.

[indent] Щекотливо в глубине кошачьей души до сих пор неудержимо сидел тот беспокойный, испуганный и охватанный паникой червячок того кого-то совершенно незнакомого и, видимо, сошедшего с ума, кто буквально недавно метался по худощавому телу, но в данный момент серогривый уже слишком заметно и ощутимо брал себя в лапы и неторопливо, с начавшей проглядываться в каждом мало-мальски видимом жесте ленностью одевал привычную маску насмешливой холодности. Это было его личной, неиссякаемой и после произошедшего лишь покрывшееся множеством широких и неизличимых трещин зоной комфорта, когда в янтарных глазах крошечными светлячками загоралась близкая остаткам сердца и души наглость в перемешку с перманентной ядовитостью разрушенный личности, а плечи и осанка из сгорбленного и ничего из себя не представляющего превращались в заученную наизусть горделивость и отголоски былой статности. Юркому лишь, извечно внимательному и в несколько секунд оценивающе у взгляду было бы заметно то, что нечто внутри этого самца уже навсегда изменилось в одну из сторон и что прежним ему вряд ли суждено стать хотя бы когда-нибудь в этой жизни. Янтарь уже был совершенно не тем, кто однажды в разгар сезона Зелёных Деревьев оказался в этом доме и кто желтоватыми когтями угрожал этой трёхцветной, он был вовсе не тем бывшим воителем с навязчивым желанием мести, он был убийцей.

[indent] — Агнес, — без излишних эмоций и чувств в голосе и лишь единожды сверкнувших в сторону давней знакомой янтарных глазах, с одним сквозящим среди низкого баса предупреждением негромко отрезал бродяга, впрочем, не находя в себе ни сил, ни желания сдвигаться с места и вновь увеличивать расстояния. Возможно, тайно, не признаваясь даже самому себе, он хотел бы сейчас сделать широкий шаг к пёстрой кошке и... и что? — Я стал убийцей, потому что прошлой ночью или несколько ночей назад лишил жизни ни в чём неповинного кота, — говоря об этом, вновь вспоминая события того злосчастного вечера и вновь погружаясь в тот не утихающий шелест проливного дождя, одиночка заметно инстинктивно напрягся и даже непривычно отвёл потемневший взгляд куда-то за спину своей собеседницы. — В этом заключался мой некоторый план, план преследуемой мною мести, в которой уже не было никакого смысла. Но я не знаю и знать не хочу, исполнилось ли хоть что-нибудь из того, что я запланировал, ведь мои лапы уже по локоть измазаны чужой кровью, — дёрнув кончиком хвоста нервно, с потрохами выдавая всю ту до сих пор бурлящую глубоко внутри бурю эмоций, скрывающуюся под хорошо отработанной маской, непривычно спокойно продолжил бывший вытряк и шумно втянул в себя пропитанным чем-то непонятным воздух убежища Двуногих. Если он был диким котом, привыкший к гуляющему по пустошами ветру и холодным ночам, то не часто ли он стал гостить у домашней киски? — Мне уже... не искупить этого греха? Кажется, так ты порой говоришь, Агнес.

Отредактировано Янтарь (01.01.2022 20:36:35)

[indent] Честность в совокупности с открытостью его чёрствой, нынче ежесекундно превращающейся в тлеющий последними огнями пепел души никогда не была чем-то, что было бы присущно этому молодому, всему пронизанному агрессией, ненавистью и честолюбием коту, но в последние рассветы всё вокруг становилось совершенно иным и не похожим на себя прошлого. Шёпот и негромкие, напоминающий шолохи опавших и уже иссохших листьев отгтлоски чего-то из того, что было до столь переломного и слишком, слишком выбивающегося из общей колеи события, практически не волновали до сих пор напряжённого и не до конца избавившегося от всей той поглащающей и сжирающей тьмы разума и не привлекали к себе никакого внимания. Щекотливые дуновения ветра приблизившихся уже вплотную перемен и неизбежных изменений практически не будоражили прогнившего нутра и окутанного своей личной мглой кошачьего сердца и не волновали когда-то впечатлительной и эмоциональной личности, лишь оставляя после себя неприятное чувство апатии и абсолютной пустоты, но сейчас бывшему воителю было слишком на это безразлично, ведь главным было то, что он всё ещё что-то чувствовал.

[indent] — Не знаю, Агнес, — это было абсолютной правдой, что отчётливо читалась в его янтарных глазах и сквозила в басовитом, непривычно и, может быть, немного даже пугающе спокойном и тихом голосе: потерявшийся и запутавшийся настолько, что его собственные лапы смогли сотворить такое, теперь он не был уверен в том, что был ещё к чему-то готов. — Я не уверен, достоин ли я спасения после всего того, что я совершил и что я сделал. Да и к чему оно, если в чьих-то глазах и мыслях я всё также останусь негодяем и убийцей? — юрко промелькнувшее в серой голове воспоминание о выражении пёстрой мордочки матери в момент, когда не мало обещающий и представляющий из себя кот вдруг открыто оказался жестоким эгоистом и принял решение покинуть родной дом, неприятно кольнуло в самое сердце и заставило болезненно поморщиться. — В чём может быть моё спасение?

[indent] Хотя Янтарь никогда не умел и не хотел кому бы то ни было доверять и с кем бы то ни было слишком сильно сближаться, тем самым не подставляя свои собственные тайны какой-либо опасности, сейчас, удивительно смирно и практически неподвижно сидя в обители своей трёхцветной знакомой, он неожиданно для самого себя всё же желал немного раскрыться этой необычной, порой кажущейся немного странной кошке, и наконец разделить груз на своих плечах хотя бы с кем-нибудь. Цикличность всех жизненных событий, вновь и вновь заставляющая оказываться уже в знакомых ситуациях и снова проживать какие-то слишком похожие на нечто уже бывалое события, словно бы из раза в раз позволяла исправлять собственные ошибки и повторно пересматривать некоторые свои поступки, и, что в некоторой степени может быть даже подозрительно, серогривому от чего-то всего этого даже хотелось. Чужое же прикосновение к широкому, усеянному перепутавшимися и совсем не привлекательными клочками грязной шерсти плечу тут же неудержимым разрядом электрического тока промчалось вдоль позвоночника, буквально заставило коротко вздрогнуть и на несколько быстротечных секунд устало прикрыть глаза.

[indent] — Спасибо тебе, Агнес, — шепнул бродяга совсем хрипло прежде, чем его собеседница успела хотя бы немного отступить и отстраниться, а после с едва ли хитрым прищуром вдруг выбросил свою широкую лапу вперёд и крепким, но ощутимо мягким захватом притянул домашнюю киску как можно ближе к себе, неожиданно укладывая ту рядом с собой и негромко усмехаясь прямо над пёстрым ухом той. — Ладно уж, хватит всё обо мне и обо мне говорить! Рассказывай давай, как там у самой дела? Как жизнь?

[indent] Буквально привычно и уже знакомо обнаглев и вновь позабыв о личном пространстве и некоторых изначально выстроенных границ у этой пёстрой кошки, серогривый сразу же приготовился к паре обязательных ударов по треугольным ушам и нескончаемому потоку всяческих иноязычных проклятий в свою сторону, да вот только в конечном результате всё оказалось совершенно по-другому, и именно это лёгким флёром удивления отозвалось в кошачьей голове. Возможно, ненавязчиво, но всё же с ощутимым неприятным уколом, подумалось самцу, когда его внимательный взгляд скользнул по стройному туловищу близ себя и задержался на едва ли вздыбленной шерсти на загривке, теперь она меня просто боится и опасается, что я могу поступить с ней также?, но уже после раздавшийся рядом шёпот беззлобной ухмылкой отозвался на широкой морде. Главным, наверное, сейчас для бывшего воителя было то, что эта его знакомая, которая вдруг стала занимать в его организме слишком много места и почему-то одним лишь своим внешним видом могущая успокоить неиссякаемые порывы души и сердца, продолжала ему отвечать и даже почти не шугалась, а остальное... Должно буде как-нибудь приложиться, наверное?

[indent] — Не припомню в своём роду ни одной собаки, — единожды склонившись опасно близко к трёхцветной мордашке и обдав ту своим разгорячённым дыханием, с плящущими в янтарных глазах смешливыми искорками негромко пробормотал Янтарь и тут же расслабленно откинулся на бортик мягкой подстилки. — Хотя мой дед в ночи бы точно сошёл за дворового пса и по внешнему виду, и по своим орам на весь лагерь. А так... Боюсь, тебе не сильно понравятся мои рассказы, Агнес, — желание скрыть от домашней все свои недавние приключения, которые были слишком очевидными предшественниками переломного события, и все те осевшие болезненным и печальным грузом новости было для бродяги чем-то необычным и незнакомым, от чего он на несколько мгновений отвёл потемневший взгляд в сторону и громко выдохнул. — Мой бывший дом сгорел в безжалостном натиске пожарища, а вместе с ним погибла и моя мать с давним и, наверное, единственным другом. Все те, ради кого бы я ещё мог задуматься о... возвращении?, оставило меня и этим отрезали путь обратно.

[indent] Сонливость, которая никаким образом не была удовлетворена несколькими сотнями кошмаров и беспокойного метания по подстилке, ощутимыми приливами подкатывала к укытываемому первичной дымкой сознанию молодого кота, неизбежно наполняя его подрагивающие веки тяжеленным свинцом, а нижнюю челюсть до боли в лицевых мышцах оттягивая вниз в сладком зевке, от чего серогривый довольно быстро возвратил чуть рассеянный взгляд к пёстрой мордочке своей собеседницы и лишь негромко хмыкнул на выражение сожаления на той. Теперь, когда все мосты, ранее связывающие самца с бескрайними пустошами и неукротимым ветром, были безвозвратно сожжены и кровавым пеплом рассеяны над белоснежной степью и закованной в лёд рекой, всё это так или иначе становилось не важным и совершенно не нужным, лишь оставляя после себя терпкое послевкусие боли и разочарования. Уверенный в том, что собственные лапы больше никогда в жизни не поспешат в сторону знакомых с младых когтей границ, а янтарные глаза больше ни разу не увидят знакомых силуэтов и бывалых улыбок, Янтарь лишь лелеял где-то глубоко в себе надежду на то, что здесь, с этой до лёгкого безумства странной и необычной лично для него кошкой он найдёт свою новую жизнь и... спасение?

[indent] — Я очень хочу научить тебя сражаться, чтобы ты могла защитить себя, — фактически приобнимая прижавшуюся к нему домашнюю собственным хвостом и укладывая свою широкую морду опасно близко к её аккуратным лапкам, с расслабленным спокойствием негромко подал басовитый голос бывший воитель и скользнув шершавым языком по своему чёрному носу. — Неизвестно, кто ещё может повстречаться тебе на улицах этого города. Здесь стало слишком много племенных, — хотя бродяга и сам не был образцом хорошего поведения и безопасности, о чём ещё свидетельствовали покрытые засохшей кровью и неизбежно зудящие когти, он от чего-то беспокоился за жизнь своей знакомой и не хотел бы, что бы она пострадала от чьих бы то ни было лап. — Начнём со следующим рассветом, ладно?
> закрытие временного разрыва <

Цукерка, как завороженная, пошла следом за новым знакомцем. Гектор, и правда, выглядел так, будто сошел со страничек книг двуногих: иногда хозяйка читала вслух, и великолепных ры-ца-рей молоденькая, глупенькая Цукерка представляла именно такими.
Напридумывала себе всякого. Прятала смущенный, юный и робкий взгляд.
Слушала его во все уши.
— В лесах, где эти дикие коты живут, посложнее обитать. Но вполне себе интересно — я научился охотиться нормально, например.
- Охотиться? На мышей? - палевая заинтересованно подняла ушки. Наконец и ей было, чем похвастаться:
- Я как-то поймала воробья! - боже милосердный, как же нелепо это звучало, оказывается. Домашняя вовремя прикусила язык и снова поджала уши: и чего она высовывается? Куда ей тягаться с его путешествиями и подвигами?
- И драться.
- Прям с когтями? - быстрее выпалила, чем подумала, домашняя киска, удивленно пошевелив усами. Взгляд кошечки невольно прошелся по массивной спине самца: сколько же шрамов скрывала эта шерсть? Уши кота где-то были подраны, на морде тоже виднелся шрам...
... под шкуркой прошел морозец.
Цукерке было боязно и любопытно одновременно.

Гектор рассказал о своих трофеях, и Цукерка лишь задумчиво кивнула, соглашаясь со своими предположениями: ну конечно. Иначе и быть не могло. За такое короткое время бурый здоровяк показал себя лишь с отличительной стороны, приправляя образ флером загадочности, мрачности и отчужденности.
Интересно, понимал ли он, насколько притягательно выглядел для молоденькой, не видавшей мира дальше своего квартала домашней киски?

А еще он похвалил Цукерку, и она впервые улыбнулась ему широко, от души, признательно. Была бы она чуть менее наивной - точно поняла бы, как легко цепляется на наживку бродяги. Он словно бы знал, что хотела услышать домашняя кошечка, и говорил это теми интонации, которые пробирались в самое сердце.

Цукерка была очарована.

- Не сомневаюсь, - тихо хихикнула палевая, представляя его врагов в шрамах. Притом, она ведь совсем не думала про битвы, кровь и бойню: мышление рисовало куда более бездобидные образы.
— Я пока остаюсь в городе, так что если тебе потребуется защитник... — палевая кошечка чуть замедлилась с вопросительным "мр?" до тех пор, пока совсем не остановилась. — Мою-то шкуру не жалко, а вот твою — очень даже.
Внутри все полыхнуло. Она с трудом удержала взгляд на обрамленной шрамами морде спутника.
- Спасибо, - не нашлась с другим ответом домашняя. Не зная, куда деть взгляд, кошечка глянула выше: темнело.
- Как-то вечереет, - стеняясь своего желания и одновременно нежелания отправляться домой, она переступила с лапки на лапку, почти беспомощно глядя на Гектора.
Беспомощно и почти влюбленно.

Цукерка шла нарочито-неспешно: она не хотела отставать от своего нового знакомца и при этом спешить не хотела. Ночью ее прогулки редко случались: кошечка все больше любила нежиться на солнышке, а по ночам... по ночам спокойнее было в доме, у камина или где-нибудь на подоконнике под геранью.
Светлые глаза завороженно сверкнули, и Цукерка остановилась.
- А... ночью? - глуповато переспросила домашняя. Наверное, она показалась Гектору полнейшей дурочкой, но влюбленные юные мозги совершенно не могли сгенерировать такие мысли.
Палевая видела Гектора: большого, матерого, опасного. И при всей своей опасности бродяга был с ней почти нежен.
А это ведь так привлекает.

- Я с удовольствием, - не сдержав короткого мурлыканья в голосе, домашняя улыбнулась и нелепо прижала уши. Стыдилась своего интереса? Неопытности? Пугливости?
- Раз уж ты обещаешь, что виды будут великолепными. Никогда не видела город ночью, - проурчала кошечка, оборачиваясь на свой дом, в котором призывно загорелись окна. Островки уюта среди темнеющих улиц.
- А может... - сама не верила, что говорит, - ... а может сейчас?
И только подбородок чуть дрогнул от самого страшного решения в бесцветной домашней жизни.

► из подворотни на следующий вечер

Стоило темноте только начать спускаться на город, полосач выбрался к полным домов улицам и неспешной трусцой направился по знакомому пути. В желудке приятной теплотой лежала выхваченная в подворотне крыса, здоровая на вид, и потому брезговать ею он не стал, сожрав целиком и с огромным удовольствием.
Цукерка должна была ждать его у своего жилища, и кот с предвкушением приятного и для нее (романтично, мило, волнующе!) и для него (игра, захватывает, контроль) вечера остановился у зарослей, где они прощались вчера. Наивная и доверчивая домашняя пришлась ему по вкусу в качестве временного развлечения и возможной перспективы чего-то большего, так что он не пожалеет и целой ночи, чтобы порадовать кремовую и насладиться ее восторженными взглядами и речами.
— Я тебя слышу, — на шорохи и шум шагов отреагировал мгновенно, ухмыльнувшись широко и искренне. Он еще не видел Цукерку, но разговор уже завел. — Лесные котики как-то показали пару приемов, как быть тише... Научу тебя - в большом городе для такой любопытной кошечки, как ты, это не будет лишним.
Когда домашняя наконец появилась рядом, он окинул ее взглядом, постаравшись напустить в него тепла - ну, или того, что за него можно принять. Он ведь ей действительно рад - по-своему, правда.
— Как твой день? — почему-то все они млели от проявления интереса, хотя Гектору было в высшей степени плевать, сколько раз домашние погладили эту малышку или какой комочек бумаги она гоняла по дому сегодня. Показать что-то вроде интереса - это лишь стратегия, и пока ему было не лень ее придерживаться.