[indent] Рогоз неуклюже сполз с ее плеча, признаться, кошка нисколько не возражала. Она изрядно вымоталась, а чёрному самцу будет полезно размять лапы. Хотя на деле выглядел тот жалко, уж явно сам пройдёт не больше десятка шагов. А потом опять его тащи. Фрида фыркнула.
[indent] - Удумала спасти твою задницу, - прошипела трехцветная, - Почему-то делаю это с завидным постоянством.
[indent] Она сильно выгнула затёкшую спину, шумно выдыхая воздух. Чтобы сбросить с себя сегодняшний день ей потребуется тёплая батарея и большой, жирный голубь. И она выцарапает глаза любому, кто посмеет ей помешать. Боковым зрением самка заметила движение. Едва заметно напрягла лапы, но тут же выдохнула. Незнакомец явно не настроен был враждебно. Однако доверять первому встречному было не в ее правилах.
[indent] - Моему другу нужна помощь, - она сдержанно кивнула, осматривая незнакомца. Внутреннее чутьё говорило, что кот не так прост, но вреда от него ждать не стоит, - Я буду очень благодарна, если ты сможешь помочь, - она повернулась к Рогозу, - Если не дашь себя осмотреть добровольно, я отнесу тебя к ветеринару. Дву-но-го-му. Так ведь вы их зовёте? Там с тобой церемониться никто не будет.
[indent] Так просто Фрида не собиралась давать Рогозу умирать. Он был слишком полезен, его смерть означала бы возврат в исходную точку, зря потерянное время. А тратить время в пустую кошка ненавидела.

[indent] Обращаясь к этой такой незнакомой ему кошке, что словно бы несла на своей пёстрой шкуре отчётливые следы и слишком ощутимые рубцы несчастливого прошлого замершего напротив неё Янтаря, за столь нужной ему в этот момент помощью – и догадайся сам, физической ли или всё же ментальной? – серогривый кот с непривычным ему спокойствием и даже свидетельствующей лишь о патологии смирением безропотно доверял собственную жизнь чужим лапам. Небрежно, подобно слепым мазкам опьяневшего от растёкшегося под кожей опиума художника разбросанные по заметно исхудавшему туловищу бывшего воителя открытые раны и объёмные ссадины в перемешку с гематомами навязчиво тянули из остатков мышц и хоть какой-нибудь заносчивой гордости все возможные силы и опустошали исполина изнутри. Его продёрнутое сочащимися и раздражающе капающими ядами и отравленными щелочами воспоминаний сознание ежесекундно всё больше и больше мутилось, то болезненно подкидывая излишне яркие картины предыдущего вечера и откровенно настоящими запахами прошлого впиваясь в ноздри чёрного носа, то словно бы абсолютно отключаясь и превращаясь в засасывающую черноту. Даже не будучи целителем и знакомый со всем этим на расстоянии лисьего хвоста, бродяга уже слишком явственно понимал, что оставленные бывшими соплеменниками раны за ночь лишь сделались хуже и теперече неумолимо двигали его жизнь к заключительным нотам, от чего липкий страх расплывчатого силуэта близкой смерти на горизонте буквально заставлял искать возможное спасение во всём.

[indent] В его голове, и без того откровенно раскалывающейся на самые крошечные детали и гудящую не хуже огромных, но от того до смешного медлительных Чудовищ Двуногих, вряд ли могли бы надолго задержаться воспоминания о том, как они с Агнес добрались до её Гнезда и как ему, всему такому несчастному да в корне неудачливому, хозяева трёхцветной оказывали всякую посильную помощь, но всё это время он отчётливо чувствовал своим боком прикосновение мягкой, почти лоснящейся шерсти и забивающийся в ноздри такой незнакомый, слишком не такой запах. Он вряд ли бы смог спокойно отдаться в объятия сонных туманов и дремучих лесов навязчивых сновидений, окажись он в незнакомом ему месте наедине с очередной незнакомой и оттого привычно кажущейся очередной бестолковой игрушкой, если бы к его собственному удивлению с ним рядом не было этой домашней киски, а ароматы её дома не ассоциировались с чем-то, безмерно засевшим в глубинах его разума. Без каких-либо сомнений, он бы уже прямо в этот самый момент бешено метался по пространству перед собой и в поисках скоро выхода распускал бы свои всё ещё острые когти в сторону любого приблизившегося к нему чужака, но… в этот раз абсолютно точно что-то было не так, ведь, резко открыв горящие настороженной агрессией янтарные глаза и спешно осмотревшись по сторонам, а после наткнувшись на пёстрый мех почти в другом углу странной и чересчур светлой палатки, Янтарь не поспешил вскочить со своего места и лишь просто принялся неторопливо рассматривать размеренно вздымающиеся трёхцветные бока. Бесчисленное количество неуспокоенных, юркающих во все стороны мыслей пронеслось в его голове и скрылось где-то на самых закромах подсознания прежде, чем хрипловатый голос коснулся треугольных ушей, а лёгкое движение век в секунду не сморгнуло всю затянувшуюся задумчивость, растягивая уголки губ в сухой полу-ухмылке.

[indent] — Он самый, Агнес — с почти неразличимым смешком через мгновение негромко пробасил кот и инстинктивно пробежался шершавым языком по собственному плечу, морща переносицу от исходящего непонятного запаха от местами свалявшейся шерсти. — Спасибо, ты, наверное, спасла мне жизнь. Что хочешь взамен? — обводя безразличным взглядом пространство вокруг себя и вновь возвращаясь к откровенному, наглому разглядыванию чужой мордочки, нараспев продолжи бывший воитель и лениво взмахнул кончиком серого хвоста, пододвигая тот поближе к собственному туловищу и ненавязчиво приобнимая собственные лапы. — Ты  хоть умеешь ловить мышей? Приносишь их мёртвые тушки своим хозяевам на завтрак?

[indent] Внимательный и, наверное, непривычно для данной особы спокойный взгляд двух круглых янтарных огней средь бушующего серого моря грязной шерсти неспешно скользил по её стройной фигуре, бесцеремонно изучая каждую крошечную клеточку и с новыми проходящими секундами всё чаще возвращаясь к аккуратной пёстрой мордочке. Будучи далеко не глупым и даже прожившим в обществе с себе подобными сородичами свыше тридцати лун своей, как могло теперь показаться, бессмысленной и никчёмной жизни котом, Янтарь всё же приобрёл в свои умения небольшие, толком не развитые и уже частично позабытых навыки видеть в собеседника не только потенциального врага и соперника, но и личность с чувствами и эмоциями. И прямо сейчас, пока в похожих на пожухлую траву сезона Листопада траву глазах то и дело плескались и выходили из берегов совершенно различные реки, бывший воитель племени Ветра старательно отодвигал на задний план засевшее в его душе и голове недоверие ко всем его окружающим и с отображающейся в пролёгшей меж бровей морщине задумчивостью пытался понять весь тот спектр, что подобно разноцветному пламени на небосводе в особо холодные ночи мелькал перед ним. Ему, видавшему эту домашнюю киску лишь однажды, да и то не в самом наилучшем расположении духа и больше представляющую из себя загадку на четырёх длинных лапах, нежели нечто действительно живое и такое удивительно близкое к нему, одновременно хотелось понять каждую звучащую в голосе и отражающуюся в чернеющих зрачках нотку и просто стандартно отгородиться от окружающего непробиваемой стеной. Только мечущийся по категорически мягкой подстилке кончик толстого хвоста с потрохами выдавал искренний душевный настрой зашевелившегося на своём месте бродяги, который спустя несколько мгновений после воцарившейся вновь тишины начал было приподниматься на лапах и разминать затёкшие плечи, как вдруг повысившийся голос трёхцветной ощутимо резанул по ушам.

[indent] — Как ты меня назвала, красавица? — в мыслях неторопливо перекатывая только что прозвучавшее слишком необычное обращение на кончике собственного языка и в искренней заинтересованности ведя треугольными ушами в сторону Агнес, с промелькнувшей на тонких, обрамлённых в чёрную смолу губах усмешкой переспросил одиночка. — Две помощи от домашней киски и её Двуногих – и уже новое имя выдают, что ли? — беззлобный смешок сорвался с приоткрытой пасти следом за прозвучавшими тише положенного словами молодого кота, в то время как он вновь принялся за прежнее движение и теперь уже лениво выпрямлялся во весь свой рост, словно бы невзначай оказываясь как можно ближе к мордочке пёстрой кошечки. — А ещё что-нибудь полагается пострадавшим? Например, личное утешение чьим-нибудь язычком? — его собственный розовый язык мимолетно скользнул по желтоватых клыкам. — Не вижу в обычной охоте абсолютно ничего отвратительного, мы только благодаря ей и выживаем все эти луны. Это вам, домашним игрушкам Двуногих, не о чем волноваться, ведь у вас всегда есть еда в виде хрустящих катышек, потому что хозяева не переживут смерть любимцев от голода, а нам… приходится самостоятельно выбивать себе право жить из ледяной хватки смерти. И вкусное, чуть жилистое, местами отдающее стальной, горячей кровью мясо — одно из лучших поощрений на сложном и долгом пути, понимаешь?

[indent] — Что ты меня так шарахаешься, Агнес? Неужели я настолько страшный? — показательно обводе задумчивым и оценивающим взглядом собственные повсеместно усеянные новыми и старыми шрамами да ещё только начинающими заживать да зарубцовываться ранами плечи и бока и после возвращая наигранно опечаленный взгляд янтарных глаз к пёстрой мордочке отшатнувшейся собеседницы, с напускной жалостью в басовитом голосе негромко пророкотал Янтарь и после нескольких быстротечных мгновений воцарившегося между ними молчания бесшумно ступил на гладкий и местами опасно скользкий пол убежища Двуногих.

[indent] В местах, где чужие когти и клыки впивались особенно глубоко в нежную кожу и разрывали не только её поверхностный слой, но и беспощадно задевали мышцы и словно бы специально разрывали столь важные, взращённые не одной луной роста и истощающих тренировок волокна прочной связи, до сих пор крошечными полчищами мурашку распространялась тянущая, тупая боль и едва ощутимыми разрядами тока пробегалась по всему исхудавшему и осунувшемуся туловищу бывшего воителя. Новые движения после, как подсказывало внутренне чутьё, достаточно длительного отдыха и присутствия в организме переносимого вместе с бурлящей в сосудах и венах кровью нечто, чьи тонкие струйки ощутимо продолжали мутить разум и порой разводили разумные мысли в разные друг от друга стороны, сейчас казались непреодолимым испытанием и больше напоминали первые неумелые, боязливые шаги недавно рождённого на этот свет котёнка, нежели когда-то молодого кота из племени Ветра, от чего его переносица инстинктивно морщилась. Ещё не до конца отошедший от будто бы горстью съеденных маковых семян, которыми как ему казалось, его напичкали хозяева трёхцветной, и отчётливо ощущающий покалывания в каждой конечности и подушечках лап, бродяга всё же старательно не подавал виду о собственных возникающих трудностях, лишь заметно хмуря неприметные среди остальной шерсти брови и сосредоточенно прищуривая глаза, пока в его голове выстраивались новые мосты дум и размышлений. И в первую очередь большая часть из тех цеплялась за его уже не в первый раз бравую и смелую спасительницу-игрушек-двуногих, потому что её регулярное появление в его жизни начинало вызывать далеко не самые простые вопросы и словно бы колошило нечто знакомое и желаемое откуда-то из далёкого прошлого, одиночка даже отчётливо ощущал пока лишь игриво царапающие самые чувствительные точки остренькие коготки, когда кошка то с читаемым в её же глазах плохо сокрытым страхом, то со здоровым опасением отшатывалась от него.

[indent] — Решил навестить бывших товарищей, — неопределённо пожимая широкими плечами и чуть, почти неприметно ведя лобастой головой из стороны в сторону, тем самым разминая мышцы шеи и приводя те в движение, негромко вновь подал голос Янтарь и от промелькнувших в глазах не совсем объяснимых словам эмоций даже чуть оскалил желтоватые клыки. — У меня нет того, ради кого можно было бы поберечь собственную шкуру и не искать тебе захватывающих приключений. А жить спокойно… это не моё, мне так слишком не интересно, Агнес. Я был научен абсолютно другому, — беззлобно усмехаясь мелькающим тусклыми картинками в голове воспоминаниям о былой жизни, семье и той вселенской печали, что в день своего ухода он увидел в круглых, добрых глазах матери, продолжил бродяга и, позволив себе взять паузу на несколько секунд, после с заигравшей на тонких губах азартной ухмылкой вновь заговорил уже привычным нагловатым голосом. — Так что насчёт охоты, моя одомашненная игрушка Двуногих? Тебе не интересно? Или ты просто хочешь, что бы я ушёл?

Будь бы Орех сейчас возле грозовых угодий, то определенно бы дал дёру. Сейчас же бежать было некуда. Да и давайте признаемся честно, присутствие незнакомых одиночек уже даже как-то закалило робкого целителя, что первой мыслью теперь было "надо разузнать всё получше", а не "надо срочно бежать".
— Моему другу нужна помощь, - незнакомая кошка не казалось таким уж неприятелем, в отличии от черного кота, который так и не давал покоя грозовому целителю. Орех был уверен, что знает его. Но откуда бы?
"Сейчас бы только одиночек узнавать..." - пронеслось в мыслях. Нет, конечно Орех очень скучал по своей родной палатке. По Бражнице. По любимому запаху опадающей листвы... Но непреодолимый страх перед Предками и до сих пор незажившая лапа не давали никаких шансов такому трусу, как Орех.
Крапчатая незнакомка продолжала разговариваться с раненым, а Орех лишь молча кивал. Помогать или нет - вопроса не стояло. Целители всегда были верны своим убеждениям. А значит нельзя было бросить в беде даже самого отвратительного в мире кота. А этот и отвратительным и страшным не шибко-то казался. Ну, почти. Все же его внезапный голос заставил Ореха встрепенуться и чуть отступить в сторону.
— А что целитель Грозового племени тут забыл? - Орех словно бы на ежа сел. Сколько рассветов он находится в этом месте - впервые слышит истинное обращение к себе.
Усердно закопавшись в воспоминания Ореха все же осенило, кто лежит перед ним.
- Рогоз? - удивленным голосом робко спросил черно-белый.
Он был готов на любую встречу, даже встречу со своей смертью, но уж точно не с тем, кто связан с племенами столь же тесно как он.
- Я... Я-я, - начал заикаться Орех, пытаясь найти себе логичное оправдание. А что он должен сказать? Что он последний трус и сбежал? Тогда обратно ему точно никакой дороги не будет, - Так вышло. Это неважно, это просто ошибка... - замямлил черно-белый, словно бы отчитывался перед Смерчезвёздом или Бражницей.
Неловкая пауза зависла между всеми тремя. Орех поначалу было замялся, поскольку стеснялся спросить у Рогоза тот же вопрос, что и он задал ему. Но запекшаяся на переносице Рогоза кровь привела его в сознание и целитель тут же приблизился к черношкурому. Осторожно. После нескольких дней проведенных в городе, Орех понял, что доверять тут можно лишь самому себе. Ну и Эгле с Цукеркой.
- У тебя жар. Оставайтесь здесь, я нарву в саду Двуногих необходимые травы, - уже увереннее прозвенел черно-белый и скрылся за щелью в деревянном заборе.
Нигде он еще не встречал такого богатого запаса различных трав. Нарвал календулы, собрал пару листьев дуба. Даже мяун-трава нашлась!
Вернувшись обратно, Орех уже не решился продолжать разговор и просто молча начал разжевывать календулу с листьями дуба, чтобы сделать из них кашицу на раны.
- Это снимет боль, - попутно протянул лапу целитель, указывая на мяун-траву.

набережная --->

- ... и вот так я оказалась у моих людей, - мурлыкнула Цукерка, все так же смущенно прижимая уши каждый раз, как ловила на себе скучающий взгляд нового знакомого.
С ним было... будоражаще. Идти рядом с матерым, диким котом, который весь из себя большой, сильный и статный, было страшно, невероятно опасно и... романтично до последней шерстинки.
Цукерка, оказывается, могла вот так быстро найти предмет воздыхания. Прежде она могла бросить заинтересованный взгляд на одного-другого соседского кота, но каждый раз это не имело никакого продолжения, даже до общения редко доходило.
А тут - настоящий рыцарь, как у двуногих в историях.
Цукерка подавила мечтательный вздох и замедлилась, с тоской осознавая, что они уже зашли в заросли мирта, под которыми находился лаз в заборе ее гнезда.
- Вот тут я живу, - сердце молоденькой кошечки ёкнуло, и она осмелилась обернуться на Гектора еще раз.
Неловкое молчание повисло на несколько секунд, палевая переступила с лапы на лапу, не зная, как и закончить разговор и встречу, которые заканчивать почему-то совсем не хотелось.
- Спасибо?..

- Скучно?
Цукерка удивленно мурлыкнула и уставилась на нового знакомого, словно бы видела его впервые. Такой простой вопрос сперва вызвал у кошечки резвый ответ, но, если призадуматься...
... а какой, собственно, была ее жизнь?

Была Эгле. Были сплетни, вкусный ужин, теплый дом. Появлялся вон даже непонятный дикий кот по имени Орех, принеся, наверное, своим появлением самое большое приключение в жизнь домашней киски.
- Я не знаю, - растерянно пролепетала палевая, прижимая уши. Она совершенно не представляла жизни вне своего дома, и была счастлива... наверное?
Робкий взгляд янтарных глаз вернулся к загадочному, статному одиночке.
Может, он знает о счастье что-то большее?

— Если не устала, можешь показать мне окрестности. Я в этой части города не особо бывал, а ты их явно знаешь.
Цукерка удивленно улыбнулась и кивнула, нехотя выбираясь из уютных, безопасных зарослей мирта. Темнело, ее домашние наверняка хватятся, но... так хотелось позволить себе маленькое приключение.
Внимание такого кота очень льстило.

ном. с нагретых камней >>> откуда-то из забытья >>>
[indent] Юный Янтарик никогда бы не мог представить, до чего же в конечном итоге докатится его жизнь и в кого он превратится из пухлого ветрового котёнка. Янтарь, словно бы без устали мчущий сквозь укрытую грязным, перемешанным с горьким пеплом снегом пустошь и стремящийся в неизвестное никуда, уже давно не вспоминал себя в детстве и смело, без сожаления расчерчивал узкими бороздами свою жизнь на «до» и «после». Адекватность, до этого хотя бы немного руководящая его поступками и решениями далеко не здравого разума, теперь превратилась в стекающие по влажной шкуре извечные капли давно прошедшего дождя, теперь где-то впереди, где ещё не заканчивалась жизнь, но уже начиналось пустое существование, маячило лишь беспробудное и убийственное безумие. Болезненное, регулярно отдирающее от остатков чёрствой души и способного на любовь сердца ощутимые кусочки и лоскутки, беспросветное путешествие бренного тела по собственному Тёмному Лесу теперь была для серогривого единственной судьбой.

[indent] Возможно, будь бывший воитель сейчас хотя бы в каком-нибудь чётком и имеющем свои характеристики состоянии, он бы вполне мог задуматься о том, почему же окровавленные и уже успевшиеся покрыться твёрдой корочкой лапы принесли его именно к этому деревянному гнезду Двуногих, но ему было не до этого. Глаза, уже слишком давно потухшие и превратившиеся лишь в два догорающих пламенем жизни уголка на самом дне, выжидающе, с читаемой в почти пустом взгляде уверенностью вглядывались в плотно закрытое окно, в то время как неприятно худощавая фигура с чувствующимся в морозном воздухе напряжением вытянулась в прямую линию и почти превратилась в изваянную из камня статую. Двигаться дальше, показываться на глаза заботливым хозяевам живущей прямо здесь и подвергать себя совершенно ненужной сейчас помывке не представлялось возможным, в голове упрямо крутилась лишь одна навязчивая и надоедливая мысль: она должна была увидеть его таким – беспощадным убийцей, испачканным чужой кровью безумцем, потерявшимся.

Отредактировано Янтарь (29.12.2021 22:53:41)

[indent] Это длилось... неизвестно сколько, если быть честным. Юрко мелькающие в серой голове мысли и одновременная со всем этим неудержимая, бессовестно затягивающая в свою зловонную трясину пустота неумолимо продолжали сводить с ума и доводить когда-то светлый, здоровый разум до невозможного, смертельного состояния. Янтарь и представить себе — или уже кому-то другому, поселившемуся в его голове? — не мог, сколько на самом деле времени прошло до того самого момента, когда не подвижных треугольных ушей наконец коснулся скрип свежего белоснежного снега, потому что для него, переступившего последнюю границу и оказавшегося где-то в абсолютной невесомости, это была лишь одна секунда, в то время как для трёхцветной могло быть несколько насыщенных событиями и впечатлениями дней. Агнес, однажды уже прогнавшая его и предписавшая не возвращаться, всё же вышла к нему и сейчас устремляла привычно критичный взгляд на окровавленную шкуру, но это никак не шолохнула сгоревшей в одно мгновение души.

[indent] Бестолково, с отчётливым отсутствием всяческих чувств и эмоций в янтарных глазах уставившись на домашнюю киску и не позволив ни единому мускулу в его застывшей, превратившейся в неживой камень фигуре хотя бы немного дрогнуть, кот лишь единожды перевёл взор на свои перепачканные лапы и после вдруг резче нужного выдохнул белёсое облачко горячего воздуха. Вся прежняя стать и читающаяся в каждом мало-мальски видимом чужому глазу движении горделивость гниющей плотью таяла прямо по секундам и превращалась в отравленный трупным ядом смрад, пока в памяти неудержимо яркими, громкими, нереальными картинами всплывали те самые 0 7 на Нагретых Камнях. Голова начинала слишком, слишком сильно пульсировать и раскалываться, превращая каждый новый миг в очередное мучение, и бывший воитель не придумал ничего лучше, как, резко пошатнувшись, несколькими широкими шагами сократить расстояние между ними двумя и с размаху, с силой прижаться к пёстрому плечу, пачкая то то ли грязью, то ли кровью.

[indent] — Я убил его, Агнес...

[indent] Коротко его истязанное сердце предательски пропустило один лишь удар прежде, чем серогривый кот с силой, до боли в подрагивающих веках зажмурился и честно попытался забыться: в столь нужной трёхцветной шерсти, в пропитанном чем-то совершенно незнакомом, но совершенно точно пряном аромате, которые чернявые ноздри жадно втягивали каждую секунду, в своей другой, совсем не связанной с Нагретыми Камнями и пустошами жизни. Лучше бы он, глупый комок шерсти, никогда бы больше не вспоминал о своих некогда, казалось бы, великих и масштабных планах мести, не слышал этих проклятых и до неузнаваемости болезненных слов на речном берегу от плечистого воителя Речного племени, не становился таким, какой он есть в этот самый момент. Мимолётное наваждение, формирующееся в его голове несколько дней и превращающееся в навязчивую идею, после оказалось собственным беспощадным и кромешным адом, где каждый новый миг подобно пропитанным ядом игл впивался под грязную шерсть.

[indent] — Я убийца, Агнес, — навязчиво, будто бы это были единственные слова, которые бродяга вообще в этой жизни знал и в которые истинно верил, пробормотал Янтарь и тут же испуганно замер от чужого прикосновения, на мгновение показавшемся спасительным светом в конце тунеля. — У меня больше нет дома, я... так больше не могу, — отстранился настолько резко, словно бы его просто сдуло порывом холодного, пробирающего своими льдистыми объятиями до самых костей, а потом...

[indent] Потом он вдруг резко, будто бы очнувшийся от слишком затянувшегося и превратившегося в реальность кошмара, раскрыл свои янтарные глаза и от сковавшего всё нутро ужаса впился желтоватыми когтями в мягкую подстилку под собой. Разряд тока в виде неудержимой, неконтролируемой, заставляющей короткую шерсть дыбится дрожи промчался вдоль позвоночника и завис где-то в области дрогнувших ушей, в то время как взгляд судорожно заметался по давно знакомым поверхности в поисках лишь одной фигуры. Трёхцветная шерсть отказывалась показываться из своего тайного укрытия, а она была так невозможно нужна серому одиночке, очевидно впадающему в пока ещё лёгкую панику.