Он смотрел на предводительницу, не в силах оторвать взгляда, и заранее боялся каждого ее слова. При этом Чащобник и представить не мог, какой страшной и невозможной окажется правда. Тусклые зеленые глаза расширялись с каждым произнесенным звуком, а разум тем временем судорожно пытался сложить все это в единую картину.
Она ждала его котят. Его - их - котят, чего не должно было произойти никогда, и Чащобник настолько уверовал в то, что от его нечистой крови не случится потомства, что посчитал это непреложной святой правдой и ошибся. Вместе со страхом где-то в глубине души слабо, наперекор всем его суждениям, что составляли личность кота, мелькнула радость. Мелькнула, выросла крошечным ростком из безжизненной почвы - да тут же и погибла, растоптанная случившимся.
— Был... — его голос сорвался, вопрос не прозвучал, но он был и не нужен.
У них был сын, черный, как он сам, похожий на Чащобника котенок, что пришел в этот мир от любви, которой не должно было быть. Он даже родился живым, сделал вдох, но не успел даже открыть глаз.
Она считает, что предки отвернулись, и потому наш сын погиб. Что их нет больше над нашими головами, что они исчезли, оставив на нас все напасти. Но...
Чащобнику было чертовски больно. Он прикрыл глаза, чувствуя, как их жгут непрошенные слезы, но вовсе их не стыдясь. Шагнул к подруге, откнувшись мордой в ее плечо, крепко, желая передать все свои чувства, поддержать. Кот со своим взглядом на мир нередко рушил отношения с товарищами, судя по закону - строго, обрывая все дружеские связи и прослыв едва ли не фанатиком.
Ручей Звезд, я тебя люблю, люблю больше всего под этими Звездами, но в том, что предки от нас отвернулись, ты ошибаешься.
Только Звезды могли помочь ему в этот миг не открыть рта и не сказать то, о чем подумал воитель. Только божественное вмешательство свыше единственный раз в жизни заткнуло ему пасть. Иначе он сказал бы ей: то, что нашего сына забрали, едва он появился на свет - и есть доказательство того, что они еще с нами. Не должно было быть его, как мне ни больно так думать. Ни его, ни нашей любви, которая мешает тебе вести племя вперед. Уголёк... мы увидим его в рядах призрачного воинства. Ты увидишь еще - при жизни, а я - уже после, я знаю это.
Чащобник молчал, трусливо понимая, что открой он пасть и снова горячо скажи хоть слово о своих убеждениях, как он всегда делал - он лишится единственного яркого света в своей жизни.
—Никакие слова не смогут избавить тебя... нас. От этой боли. Прости, что я не смог быть рядом с тобой. — он все еще глухо говорил, утыкаясь в мягкую шерсть подруги. Страшно было поднять глаза - вдруг она увидит его мысли в них. Чащобник чувствовал себя растерянным котенком, глупым юнцом, как тогда, в молодости, стоило ему только заговорить с ней. — Ты дала нашему сыну замечательное имя.