— Ферма Двуногих
Всё дальше и дальше от фермы Двуногих и племенных земель удалялась Льняноглазка. Глубокая ночь тёмно-синим оперением, осыпанным белым речным песком, укрыла небосклон. Длинные тени стлались по примятой траве и сырой прибрежной почве, увивались за кошачьим хвостом и невесомо цеплялись за него, будто бы желая задержать, остановить, сбить с пути его обладательницу.
«Она ищет его. Она его никогда не найдёт».
Льняноглазка тихо выдохнула и печально улыбнулась собственным мыслям, ускоряя шаг. Непрогретая вода жадно лизала подушечки лап и смывала следы, но одиночка продолжала брести по кромке берега, не обращая на холод, пропитывающий шерсть, и мелкие брызги внимание. Древолом, как и всякий кот племени Ветра, как и сама Льняноглазка, не любил воду. Но она искала его здесь, у русла древней реки, потому что обыскала все окрестности и места, которые могли бы ему приглянуться, но осталась ни с чем. Потому что отчаялась. Потому что была готова увидеть его следы даже там, где их быть никак не могло.
И она увидела их. Сначала наступила на один такой – более широкий и глубокий, чем её собственные, – а затем различила на влажном песке целую цепочку идентичных ему. Сердце забилось чаще, но, наученное горьким опытом разочарований, уже не так рьяно, как прежде. Льняноглазка подобралась и торопливо посеменила вперёд, стараясь ставить лапы так, чтобы не повредить следы Древолома своими. Глубокие отпечатки, частично залитые речной водой и лунным светом, были её единственными ориентирами. Удушливый запах гниющих водорослей перебивал прочие, а так хотелось вдохнуть полной грудью и отыскать в гамме ароматов тот самый, единственный, запечатлённый в её памяти навек.
— Вот ты где, Льдинка, – остановил её голос чужака. Льняноглазка врыла лапы в песок, опустила голову и зажмурилась на мгновение, смаргивая влагу, проступившую неожиданно и так же неожиданно обжёгшую глаза.
«Это не он, так что соберись, не плачь, – строго наказывала она себе, глотая свежий ветер вместе с заклокотавшими в горле рыданиями. – Только не плачь. Ты ещё отыщешь его…»
«Ложь. Она врёт. Обманывает себя. Зачем она это делает? – многоголосым криком издевательски захохотало в ответ незримое. – Посмотрите на неё! Вы только посмотрите на неё!»
— Как ты думаешь, Льдинка, что способно изменить природу воителя? — повторно протянул чужак, и что-то в его интонации заставило Льняноглазку встрепенуться и вскинуть на него сухие, но покрасневшие глаза. — Ты веришь в преданность?
— Череп, — на выдохе обронила она, вылавливая из памяти имя полосатого воина Речного племени, слагавшего загадочные сказки. Он помнил её имя, лживое, выдуманное в спешке, которым она ему представилась, но, кажется, так и не узнал в ней беглую воительницу племени Ветра: много лун минуло с тех пор. Тем лучше.
Льняноглазка осторожно присела рядом и заглянула в воду, изучая не тусклые отблески полной луны, но отражение Черепа. Смятое мелкими волнами, неровное, угловатое, словно изъеденное короедами. Неправильное и некрасивое. Отражение Льняноглазки было таким же.
— Мне ли знать о природе воителя, — беззвучно рассмеялась одиночка, но рассмеялась горько, устало, опустошённо. — Но о преданности я, пожалуй, знаю лучше многих. Я верю в неё, Череп. Верю, что кот может жить чем-то и быть предан чему-то — «Или кому-то, не так ли, Льняноглазка?» — без возможности разубеждения. Самозабвенно. Потому что порой наступают тёмные времена. Страшные времена, Череп, которые могут поглотить этого кота и испить его до дна. — Она печально улыбнулась и вскинула мордочку к звёздам. Равнодушными искрами те мерцали сверху и не вмешивались в её монолог. — …И тогда его вера, его преданность — единственное, что у него остаётся.