— Ты мне нравилась, понятно? — Уклейка отшатнулась, как от удара. Даже спустя столько лун ей было тяжело слышать такое от Крестовника. Всё же та доля детской привязанности и симпатии никуда не исчезла, а лишь спряталась где-то глубоко-глубоко внутри. Трехцветка едва слышно фыркнула, когда одиночка вновь заговорил о Чернике. Да это же просто нездоровая привязанность! На мгновение в ее взгляде мелькнуло что-то, отдаленно похожее на сожаление. Ей действительно было жаль, что жизнь так распорядилась судьбами бывших речных воителей и даже сейчас раскидала их, не давая шанса на счастливую жизнь.
— Ты не понимаешь, как я ждала, что ты мне это скажешь или хотя бы намекнешь, — обиженно запыхтела Уклейка, выгнув кончик хвоста, — А ты молчал! Хотя всё видел и знал. Может сейчас всё было бы по-другому, кто знает, — воительница неопределенно пожала плечами на откровение Крестовника, хотя ни капли не жалела, что всё сложилось так, как сложилось. Характер Форели был ей ближе. Или это в ней говорят теплые чувства?
— Да, я понимаю. Прекрасно понимаю, — отстраненно сказала трехцветка, погрузившись в пучину их общих с Форелью воспоминаний. Вот она, еще будучи Блестяшкой, хорошенько прикладывает его головой об лёд, вот Форелька бежит за ней, раздаривая комплименты, вот они сидят на поляне, переплетя хвосты, перед битвой за нагретые камни... Да, воительница была согласна с Крестовником — от такого действительно легко потерять голову.
— Иди ко мне, — ласково поманила она кота, будто старалась таким образом загладить вину за боль, которую принесет ему, — Я конечно не целительница, но всё же смогу кое-чем помочь. — трехцветка коротко прыснула, представив, как бы ей стал завидовать Форель, если бы Уклейка ему рассказала о том, что сейчас сделает, — Давай же, ну, — не стала тянуть воительница, осторожно вонзив клыки в зараженную плоть, когда одиночка подошел к ней. С силой дернув его ухо на себя, Уклейка ощутила на языке горьковато-солоноватый привкус и брезгливо поморщилась.
— Дело сделано, — выплюнув кусок уха, торжественно произнесла трехцветка и стрельнула в изгнанника хитрым взглядом. Когда она успела так измениться? Прежняя Уклейка никогда бы не осмелилась совершит такое.
Это для его же блага. — шепчет внутренний голос, и кошка соглашается.
— Умерла — Макошь, а гордая — ты. Чего это вдруг, а, Уклейка? — его вопрос польстил ей, и воительница не сдержала довольную улыбку.
— Поверишь ли ты мне, если я скажу, что я участвовала в чем-то, что помогло избавиться от нее? — заговорщически произнесла речная, наклонившись к морде Крестовника. Он знал, как вывести ее на разговор.