— В следующий раз я не стану прятать когти и тогда ты точно останешься без глаз, — предупредительно бросила Оцелотка в пустоту, утопая в косматой шерсти, точно в болотной трясине, и Шрамовник, усмехнувшись себе в усы, охотно позволил кошке шипеть и плеваться ядом дальше, чувствуя странное наслаждение от их близости, где каждый только и мечтал, что вцепиться другому в морду.
— Но тебе нравится, — констировал он, опуская морду, утыкаясь холодным носом ей в шею, чтобы в который раз вдохнуть запах ее уязвимости. Эта пьянящая власть застилала глаза блаженным туманом и затмевала разум, даря приятное ощущение всемогущества.
— Значит, таковы твои методы тренировок? — внезапный вопрос заставил кота удивлённо застыть, горячо дыша кошке в спину. — Не удивительно, что ты даёшь уроки не всем. Такими темпами и до котят недалеко. Ты же знаешь откуда они берутся, м? — продолжала ехидничать Оцелотка, однако то, что Шрамовник услышал в ее голосе, та эмоция, которая ею овладела, было дороже всех ценностей мира. Только ради этого стоило продолжать.
— Не умей я справляться с подобными мелочами, я бы не дожил до звания старшего воителя, не находишь? — насмешливо, в тон соплеменнице, фыркнул кот. Ему нравилось дразнить её, выводить из себя, слышать, как гулко бьется в его тисках ее сердце, точно испуганная пташка в лапах охотника. — Таким плохим бы я был отцом, а? Представь реакцию Карпозуба, родись у тебя бурые котята. Как бы он тогда запел? — невпопад хмыкнул он, неотвратимо склоняясь, притянутый этой дерзкой, совершенно ни к месту и не ко времени, но вместе с тем искусной игрой пятнистой кошки.
— Смирись уже и поищи себе другую жертву, а то не только глаз лишишься.
На морде кота отразился плохо скрываемый триумф, и он вдруг хрипло рассмеялся. Оцелотка, находясь в незавидном для себя положении, была очаровательна в собственной спеси, но ее жалкие попытки поддеть бурого воителя сейчас действовали на него ровным счётом наоборот.
— Так ты этого хочешь? — с горьким наигранным сожалением прошептал воин, резко ослабляя хватку и медленно отстраняясь, - чтобы я ушёл и навсегда оставил тебя? Даже теперь, когда ты совершенно одна, без любящего друга и какой-либо власти в своих лапах? — горящий взгляд раскалённым железом прожигал медную шкуру несостоявшейся предводительницы, плавя тело горделивой воительницы и дробя его на сотни искр. Холод земли, на которой они лежали, перестал быть осязаемым, как и окружающий их, бесцветный мир. Все, что осталось, лишь сбившееся дыхание, то и дело опаляющее своим жаром, да тихое шипение обоих.
– Не этого ты хочешь, Оцелотка, – Шрамовник уже не спрашивал, когда стиснул зубы на загривке кошки, с наслаждением сминая его, и по-звериному зарычал, захлёбываясь в желании, которому наконец смог дать выход. Старший воитель хрипел и сердито вздрагивал, до основания впиваясь когтями в снег, натягивая шкуру на холке, причиняя боль, но только лишь для того, чтобы после провести по уязвимы местам языком, зализывая мелкие ранки.
— Этим безумием заразила меня ты, — пылко прошептал кот, и из его горла исторглось низкое урчание, больше напоминающее рык. Стиснув зубы, он упёрся крепким лбом в затылок кошки и медленно повёл носом вниз, а затем, ещё медленнее - вверх, против шерсти, ощущая обоюдную дрожь.