Плотное низкое небо.
Капли дождя, заливающие в уши.
Лапы, увязающие в слякоти.
И редкие птицы смольными крыльями проникают влажный воздух пиками-клювами.
Ничего романтичного.

Этот купол, кажется, снова опустился на Речное племя – вновь дезертиры, вновь встреча с Ветром нос к носу. Нёбо царапало, хотелось прокашлиться, сгруппироваться в ожидании опасности. Молния полагал, что повседневная рутина поможет: заманит назойливый монолог в голове в клетку, закроет на сотни замков и забудет как очередной ночной кошмар, но.

Совет. Чертов Клан. Чёртова Макошь.

Воитель шёл медленно, глотая пресный воздух, не глядя на соплеменников. Ни для кого не было сюрпризом, что порой из Молнии слова приходилось вытаскивать клещами – белогривый никогда не был душой компании, лишь незримым наблюдателем развернувшихся событий. Но сегодня он был молчаливее обычного, несмотря на присутствие Крапины совсем-совсем рядом. Сказывались новости и ужасная, просто отвратительная погода – ещё не хватало головной боли для полного комплекта.

Тяжелое дыхание перекрывали голоса Журавля и Крапины. Переносица морщится – хочется закончить обход молча, только с этими двумя, видимо, никак не получится. Первая эмоция раздражения почти моментально сменяется другой: лёгким прищуром глаз, улыбкой кончиками губ и нерешительным кивком лобастой головой. Хотелось просто расслабиться и сделать вид не настолько уж угрюмый, но у Молнии было стойкое ощущение, что, будь он погодой, он был бы именно такой, как сейчас. А в такую погоду смеяться не хочется.

– Кажется, довольны, – сипло произносит юноша, чуть пожав плечами на вопрос Журавля. Редко кто из учеников говорил о наставниках откровенно – или им с Крапиной просто достались очень воспитанные.

Скосив взгляд в сторону пятнистого друга, воитель усмехнулся и стряхнул налипшую влагу с шерсти специально, чтобы часть попала на бурые бока.

– Не благодари, – Молния тихо смеётся, чувствуя, как легче стало нести бремя длинношерстности. – Ничего особенного, разве что попал в ужасный дождь, а некая трещетка рядом никак не угомонится, чтобы дать мне драматично пройтись вдоль берега. Наш общий знакомый, кстати.

Белогривый улыбнулся, легко боднув друга в плечо, и вновь устремил взгляд на дымку тумана у раскинувшейся реки. Но стоило Крапине завести тему с Вишенкой, флёр похорошевшего настроения растворился легко, буднично; Молния обернулся на товарища и впервые, кажется, не оценил шутки.

– Давай не будем, – вместо слов – звенящая сталь меча, ударившая лёд. – Мой нормально. Способный малый.

Признавать свои ошибки и неспособность с чем-то справиться – по-прежнему тяжело, и порой Молнии казалось, что он все такой же шестилунный оруженосец с огромным культом достижений на сердце.

Услышав предложение Журавля разделиться, воитель молча дал согласие кивком. Проследив за соплеменниками, что скрылись из виду практически моментально, белогривый пнул несколько скользких прибрежных камней, оглянулся, сам себе пожал плечами и двинулся прямо, к неспокойной реке и каменистому насыпу – кажется, тут и там вновь вспыхивали болезненные воспоминания о битве; кажется, сколько бы дождей не прошло, каждый валун останется орашен кровавыми струями; и, кажется, от граней каждого будет слышен истошный рев.

Взобравшись на Нагретые, впервые с той ночи, Молния растерянно замер, вглядываясь в брызги, поглощаемые большой водой, и осторожно опустил одну лапу в реку – холодная. Аж сводит.

Стена из блеклого серого дождя пришла в движение.

— Утопиться решил? Помочь?

Чужой голос разрезал воздух, взорвал тысячи петард одним вздохом, одним шагом, — громко и неожиданно, наступательно. Шкура, потяжелевшая от влаги, отдавала черной копотью; желтые глаза, едва ли потухшие, сверлили дыры в теле Молнии. Первая мысль о грозовых соседях развеялась быстро, стоило воителю сморгнуть капли с ресниц. Эта морда была знакома. Этот взгляд. Этот тембр. Эта выправка, осанка — доводилось видеть несколько раз на Советах и в патрулях, только имя никак не шло в голову, пока.

Отбойный молоток ударил в подкорку со всей возможной силой. В ушах заложило от внезапно наступившей злости, ком во рту отдавался привкусом тухлой дичи, который хотелось схаркнуть — прямо под лапы Янтарю.

— Помочь? — переспросил Молния, оборачиваясь всем телом к одиночке и чувствуя зуд раздражения от одного вида, открывшийся ему. — Да, ты можешь мне помочь, — требуется всего пара шагов, чтобы приблизиться к бывшему воителю, — Проваливай отсюда, с территории Речного племени, пока не вернулись остальные члены патруля.

Вести милую беседу под проливным дождем с предателем чужого племени не входило в сегодняшние планы. Бежавший Янтарь, ну надо же, своими глазами, прямо здесь, в нескольких мышиных хвостах.

Молния хмурится, глядя исподлобья, и чувствует, как тело само напрягается.

— Вас, ветреных, стало слишком много вокруг.

Отредактировано Молния (06.12.2021 14:49:15)

- Почему-то при мысли о целом племени Ветра в нашем лагере я тревожусь гораздо меньше, чем при мысли, что на таких же правах у нас может жить клановая кошка, - заметил Полоз, пожав плечами. Конечно, далеко за причинами такого беспокойства далеко ходить не надо было - вспоминаешь последний Совет, и сразу всё становится на свои места. Но стоило глашатаю задуматься об этом получше, и он ловил себя на мысли, что даже при образцово-миролюбивом поведении горняков в нём бы оставались сомнения. Дело было не в политике и не в степени теплоты отношений. Дело было в том, что лесные были своими, а горные - чужими.

Полоз ждал появления патруля Грозового племени, если честно, то какой-то частицей души он на него надеялся. Надеялся в тот момент, когда другая его часть отчаянно желала, чтобы до заката никому и в голову не пришло сунуться на границу из-за необходимости обновить метки или нестерпимого желания поохотиться.

- Красиво тут, - выдавил из себя глашатай, с невероятным интересом всматриваясь в жухлые камыши, покрытые заморозками. Был в его желании пойти в патруль вдвоём хитроумный план, да вот только когда дошло до необходимости действовать, он начал потихоньку трусить, как случалось прежде. Полоз втянул в себя холодный воздух и вытянул из подсознания воспоминание о том, как Беркут приглашает Щуку поохотиться вдвоём, и это всё-таки подбило его продолжать разговор: - Щука... А ты вообще когда-нибудь хотела быть не одна? В смысле, мы в племени, тут тяжело быть одной, - поправился Полоз, чувствуя свист, с которым он безнадёжно катился на самое дно ямы позора, - Но я не про это. Или не совсем про это. На самом деле я бы хотел, чтобы ты была не одна, и это нормальное желание, и я беспокоюсь, а вообще... - кажется, дна он достиг даже быстрее, чем планировал, и теперь вновь разглядывал эти проклятые камыши, пытаясь заставить язык говорить так же складно, как всё звучало у него в голове.

[indent] Голодным, бесчестно требующим наконец абсолютного удовлетворения хищником ринувшись как можно ближе к белоснежному речному воителю и выбросив вперёд растопыренную когтистую лапу в попытке достигнуть самого важного – льдистых, пронзительных глаз, – Янтарь зловеще оскалил желтоватые зубы и пронзительно зашипел. Действуя наверняка, по полной пытаясь использовать весь этот единственный шанс наконец отомстить и последним кровавым штрихом напомнить всем неугодным о себе в полной красе, серобокий бродяга вовсе не жалел собственных сил и остатков своего измотанного, избитого и теперь лишь смешно висящего на последних потёртых ниточках здоровья, точно нанося собственные удары и порой неумело подставляясь под чужие. Его челюсти с характерным щёлкающим звуком ежесекундно смыкались то в опасной близости от окропленной чьей-то кровью светлой шкуры юного противника, то ядовитыми иглами проникали сквозь нежную кожу и окрашивались в грязно-алый цвет, пьянящей сталью отзываясь на чувствительном языке и буквально заставляя бывшего ветряка напирать лишь сильнее, лишь жёстче, лишь убийственнее. Желанная цель была настолько близко, что просто глупо было бы упустить её вот так даже для такого, как этот всклокоченный, израненный одиночка.

[indent] — Мне почти жаль тебя.

[indent] Захват железный, однажды в ученичестве отработанный слишком идеально, чтобы сейчас он получился хотя бы частично не так, был произведён искусно, от чего уже в следующее судьбоносное мгновение Янтарь грозовой тучей навис над своим белоснежным противником, с грохотом поваленным на ледяную поверхность серых камней, и насмешливо зарычал тому прямо в массивную, серьёзную морду. Инстинкты бывалого охотника, привыкшего загонять и убивать свою дичь, буквально заставляли прямо в эту самую секунду резким порывом склониться к беззащитно открытому горлу и впиться в то острыми клыками, после безжалостно выдирая кусочки кожи да окровавленного мяса и лишая этого кота его ценной жизни, но развращенному бродяге было слишком скучно. Когтями пронизывая податливую кошачью плоть на широких мальчишеских плечах в собственное удовольствие процарапывая себе путь словно бы до самых костей, бывший воитель дышал тяжело и зловонно, продёрнутым нотками безумия взглядом изучая извивающееся и дёргающееся тело под собой и уже представляя тот железный вкус победы. Лишь вдруг долетевший до треугольных ушей откуда со стороны одного из берегов шум буквально заставил убийцу невольно тревожно напрячься и закончить своё дело раньше, чем того требовала задетая отравленным ядом безумия чёрствая душа, от чего уже в следующую роковую секунду рывком разозлённой кобры одиночка рванул свои лапы кверху, а зубы тут же сомкнулись на пульсирующей где-то между подбородком и плечом вене.

[indent] — Спасибо, друг, — мимолётно склонившись к неподвижному уху собственной сегодняшней жертвы и запачкав свою щёку чужой горячей кровью, с насмешкой промурлыкал Янтарь и спешно спрыгнул с умирающего сородича, без замедления разворачиваясь в сторону высоких кустарников и широкими, пусть и не совсем твёрдыми прыжками, удаляясь с места преступления. За спиной раздается заглушенный всплеск воды, но он уже не привлекает его внимание.
>>> в неизвестность

" вся жизнь пролетает перед глазами ".

Он так часто слышал это выражение, — мимолетно, для связки слов, для большей экспрессии в рассказах; между соплеменниками и в детских озорных голосах; скупо и одновременно нежно, среди меняных подстилок старейшин, под их лапами корчились выброшенные на ветер слоги, в ознобе дрожали буквы; щетки чернильных елей и выступы холмов, влажная хвоя и прибитые к земле сухоцветы, увядшая ежевика, скорченная, сморщенная бурыми листьями — в один хор немых песен, в один вскрик взволнованной сороки, в один плеск родной реки. Эта песня была новая, ранее неизвестная, теперь же — каждый мотив оказался на деле, до боли в сомкнутых зубах, знаком и выучен наизусть.

Действительно пролетает.

Стремительно: первый выход из детской, первый вдох огромного мира, который ограничивался лишь зарослями камышей. Первый звонкий смех, первое посвящение, первая любовь, первая дружба, — крепкая, на целые годы, на века. Первое разочарование — в самом себе тоже, куда без этого.

Янтарь бьется хищной птицей, наотмашь, сильно, не жалея; и сейчас не бывший воитель стал предателем, но собственное тело. Лапы на скольких камнях работают неохотно. Тяжелое дыхание обоих сливается в один гул, будто в отдалении — голоса. Мать. Отец. Брат и его совсем еще маленькие дети. Подберезовик. Ручей Звезд. Крапина.

Почему-то совсем тяжело. Почему-то — провал. Позвоночник с силой ударяется о гребни камней, давай же, давай, — выставить лапы вперед, ты должен блокировать, ты должен. Почему-то — так страшно. Почему-то — так похолодало.

Говорят, это не больно. Говорят, раз — и все.

Это больно.

Слезы сами наворачиваются, мутная пелена обволакивает глаз, как катаракта. Надрывные вздохи сквозь брызжущее багровое месиво застревают где-то в глотке и впервые не дают раскрыться легким. Кровь застилает шею и накрывает мягким серпантином. Тело, это невыносимое тело, кажется совсем тяжелым. Хочется почему-то спать. Так ужасно хочется спать.

А под прикрытыми веками у Молнии — знойное солнце Зеленых Листьев. Юность и спесь, шутки и отдых на разморенном жарой песке. Лица всех тех, к кому любовь — безусловная, спокойная, цвета речной пены. Когда-нибудь его обязательно настигнут приключения, полные страшных монстров и героев из сказок детской, а пока — тишина, стрекот кузнечиков в траве и первые летние дни.

Всплеск, легкий и звонкий, — река, словно родная мать, ласково гладит тело, принимает, обнимает. Смывает всю грязь, заботится.

Молния продолжает хрипеть утопленником, чувствуя, как вода заливает нос и глотку; и не может сопротивляться стихии. Вокруг пузырятся кровавые подтеки, конечности рвутся за малейший шанс пожить еще — не так все должно было случиться, не здесь. Слишком рано. Когти, которые он уже не может втянуть обратно, слабо рвут дно и насыпь. Хочется расплакаться, со всей дури, но и на это сил уже совсем нет.

Рывок.
Тяжело и больно. Морда, словно маятником, хлюпает туда-сюда: из воды и обратно, из воды и обратно. Туда-сюда. Туда-сюда.

Рывок.
Рывок.
Рывок.

Сколько у него в жизни было таких рывков?

Плечи чувствуют твердь земли. Чей-то смутно знакомый голос раздается совсем-совсем рядом, но у Молнии перед глазами — только темнота: сладкая, звенящая, до дрожи в сердце.

Теперь, наконец, не страшно.

Но так больно. Так чертовски больно.

[ поздравляем. вы прошли игру. ]

idfc- blackbear
carol of the bells - lindsey stirling

Охота, цап бы её побрал, никак не клеилась у пятнистого. То лапа резко съедет на камень, и неприятный скрежет когтей раздаётся над полянкой, то Крапина неосторожно раздвинет заросли перед своим носом - природа сама как будто кричала, что никакой удачи сегодня можно не ждать. Да и сама погода не особо способствовала тому, чтобы отряд Речного племени принёс хоть какое-то пропитание в лагерь: дождь, льющий чуть ли не стеной, грязь, ветер. А какие умники, кроме речных, ещё пойдут в такую погоду-то охотиться? Ну, видимо, трое дурачков всё-таки нашлось, раз они все были здесь. Добыча вот только не дура.

Отчаявшись после нескольких попыток, Крапина со злостью полоснул листья под собой, небрежно косясь на то, как некоторые из них, очень мелкие, застряли между когтей и неприятно тёрлись об кожу. Растопырив пальцы, воитель избавился языком спустя пару мгновений от назойливой растительности. Выдохнув клубок пара, кот опустил лапу рядом со второй, зажмурившись и запрокинув голову назад, позволяя каплям дождя измываться над его мордой так, как он хочет. Кажется, сегодня придётся именно Крапине быть ответственным за роль самого главного неудачника патруля, ведь Молния и Журавль наверняка там уже горы белок и мышей натащили. Или рыбы. Или хотелось надеяться на то, что всё-таки он будет не единственным, кто пришёл с пустыми лапами, хотя и, конечно, на душе было неспокойно из-за этого, стыдно.

Шмыгнув носом и отряхнувшись от воды, которую шерсть впитала моментально, Крапина лёгкой поступью двинулся к Нагретым Камням, обратно. К удивлению воителя, в голове не гуляла ни одна мысль, которая заставила бы его погрузиться в раздумья, но непонятное чувство тревоги нарастало где-то внутри. Пятнистый поёжился и сдвинул брови к переносице, пытаясь унять беспокойство внутри, но оно не отпускало. Речной ускорил шаг, ожидая как можно скорее увидеть своих соплеменников, и рассеять это странное чувство. В очередной раз, с полуубкой на морде, Крапина аккуратно отодвинул хитрое сплетение кустарника вместе с налипшими на него листьями, как...

В душе всё оборвалось.
упало.
темнота.

Воитель замер с приоткрытой челюстью, ощущая нарастающую дрожь в коленях. Крапина хотел вдохнуть, но грудь будто сжало со всех сторон чем-то большим, тяжелым, в несколько слоёв. Не было сил даже на то, чтобы сглотнуть подкативший в горлу ком, когда его взгляд упал на распластавшееся тело белоснежного друга, на то, в какой неестественной позе он лежит. Кот резко заглотнул воздух, едва не давившись им, несколько раз проморгался, качнул головой, но картина не менялась, а становилась всё хуже: теперь он отчётливо видел, как над Молнией склонялся кто-то. Кто-то ещё. Кажется, он видел метнувшегося стрелой Журавля в сторону этого кота, но... Крапина с трудом сделал один шаг, лапа предательски подвернулась, но кот удержался, всё ещё не спуская глаз с белоснежного товарища; второй шаг, уже более уверенный, и давление в груди усилилось; третий, и кот пустился рысью вперёд, позволяя ветвям царапать и биться об морду. Осознание медленно, но верно добиралось до Крапины, и внутри зрел пожар, раздирающий изнутри. Кот вильнул в сторону и неосторожно переставил лапу, рухнув на землю и ударившись челюстью, но мгновенно заскрёб когтями, вскочил и бросился вперёд. Чем быстрее сокращалось расстояние между соплеменниками, тем сильнее Крапине хотелось истошно орать, но, возможно, физическая нагрузка отчасти разгружала его злобу: он с силой отталкивался от земли, вонзаясь когтями в неё. Все звуки, все крики Журавля в стороне - оно всё ушло куда-то в сторону, когда Крапина окончательно оказался рядом с Молнией, рывком вытягивая соплеменника из воды и нависая над ним с тяжёлым дыханием.

- Молния... - шепчет одними губами Крапина, тогда как стеклянные глаза наполняются слезами.

Кровавые разводы воды и алый след на земле ужасают. Воитель не верит. Он видит, как разодрана шея друга, как его шерсть, прежде чистая и белоснежная, теперь превратилась в нечто. Не может смириться. Крапина хрипит, пытаясь сделать вдох, и опускается на грудь соплеменника, но ни дыхания, ни сердцебиения воитель не чувствует. Ровно как и отчётливо различает запах смерти, летающий в воздухе рядом с его товарищем.

- Молния... Молния, - с хриплым придыханием мяукает воитель, - Ты не можешь... Молния, ты не можешь... Ты не можешь взять и... погибнуть.

На последнем слове Крапина срывается на всхлип. Слезы брызгают из глаз прямиком на шерсть друга, сливаясь в танце с дождём, однако Молния не реагирует. Он не встает. Он не открывает глаза. Он не дышит.

Он мёртв, Крапина.

Воитель болезненно жмурится и отводит взгляд в сторону, плавно опускаясь рядом с соплеменником и утыкаясь в его шерсть, зарываясь в её носом и вдыхая его запах. Кровь товарища так явно ощущается на шерсти Крапины, но тот без сил пачкает её дальше и дальше. Слёзы неконтролируемо льются ручьем, и чем больше проходить времени, чем сильнее становится звон и шум в ушах, тем больше это давит на Крапину. Воитель вскакивает, срывается на крик, впиваясь когтями в гальку, кричит от злости, от боли, от непонимания.

- За что? - Крапина вопит в никуда, не осознает. Нет ответа, почему жизнь товарища решила оборваться именно сейчас, именно так. Так рано и так непонятно.

Голос пятнистого из-за крика становится всё более хриплым, и тот снова падает рядом с Молнией, с бездыханным Молнией. Перед глазами проносится всё: их детство - нелепые попытки сбежать от родителей, ученичество - смешные драки и споры, приключения, пропитанные авантюризмом, секреты и обещания, их первая битва, совет, воинство - их посвящение, их оруженосцы. Крапина жмурится и стискивает челюсти настолько, насколько физически можно, пытаясь сдержать слёзы. Но никуда не убежать от мысли, что его друга больше нет. Крапина никогда больше не услышит его задорного смеха, его ворчания - ничего больше из того, что связывало этих двоих, не повторится.

- Помнишь, - Крапина чуть поднимает голову и смотрит на Молнию с горькой нежностью, - я пообещал, что я всегда буду тебя защищать. Я отомщу за тебя, Молния... Я заставлю того, кто это сделал с тобой, землю жрать с падалью, слышишь? Я заставлю его почувствовать всё то, что пришлось почувствовать тебе... Я клянусь, слышишь?

Он не мог резко отойти от Молнии, будто бы его тут же украли. Крапина впивался в шерсть друга когтями, буквально обвиваясь вокруг него змеей, и со слезами смотрел на то, как Журавль прижимает к земле грозового воителя. Но всё-таки собравшись с мыслями, с тоской и ужасом, всё ещё без полного осознания, Крапина поднимается на лапы и рвано выдыхает, чувствуя, как начинает вскипать кровь внутри.

- Ты, - всё ещё с хрипом, но уже более уверенно рокочет Крапина, исподлобья глядя на вражеского кота, - Ты не стоишь и его шерстинки, тварь. Ты нарушил границу, ты убил вражеского воителя. Ты пожалеешь, что появился на свет.

Отредактировано Крапина (13.12.2021 22:31:25)

[indent] Дёрнувшийся в сильных, стискивающих палевые плечи чуть ли не до хруста в напряжённых пальцах лапах Одуванчиковый лишь с большей силой распалил разжигающийся в душе молодого светлогривого кота пожар и буквально заставил утробно зарычать сквозь оскаленные до побелевших дёсен зубы, от чего несколько вязких, липких слюней неизбежно капнули на перепачканную в крови шерсть и, казалось бы, даже зашипели от температуры всего происходящего. Едва ли доносившиеся сквозь бурлящий гам и неугомонный шум мчащейся по сосудам и венам алой жидкости, что в это же самое время бессовестно вытекала из разодранного горла соплеменника двух речных воителей, голос пятнистого юнца, потерявшего на этих треклятых камнях лучшего друга, не отвлекал, ведь Журавль без лишних дум понимал эмоции товарища, но всё же не давал полностью сконцентрироваться на убийце. Желание действительно разодрать, уничтожить, навсегда усмирить этого нарушителя и смыть его остатки в пока ещё бурлящую и слишком хорошо скрывающую все следы реку отчётливо контрастировало с привитым ещё в далёком детстве послушанием Воинскому Закону и наличием хотя бы какой-то, пусть далеко не идеальной и не самой чистой, но чести, от чего ежесекундно сознание самца невольно металась по черепной коробке подобно загнанному в угол зверю и разрывалось между отголосками сердечных чувств и разумных доводов. Заведомо чуть, совсем незаметно ослабляя свою хватку, но не убирая острых когтей и напоследок поглубже вгоняя те в податливую кожу да мясо на чужих плечах, речной всё же позволил грозовому вырваться и на несколько быстротечных секунд почувствовать несуществующий вкус свободы, после чего широким и грузным шагом приблизился к тому практически вплотную.

[indent] — Дёрнешься – и вернёшься домой изуродованным калекой, понял? — искренне презрительно щуря выразительные глаза и хлеща самого себя пушистым хвостом по худощавым бокам, ядовито выплюнул светлогривый и молчаливо буквально уступил место для громких, оглушительных речей соплеменника, краем глаза всё же наблюдая за его действиями и готовясь пресечь любой агрессивный или неконтролируемый выпад в сторону виновного. Конечно же, этот бесчестный кот, теперь по уши в крови стоящий посреди чужих Нагретых Камней и что-то бормочущий себе под нос, абсолютно заслуживал любого наказания за свой поступок, но Журавль совершенно не хотел позволять чувствам и эмоциям захлестнуть их и всё же желал передать все права решения вопроса по этому чудовищу Ручей Звёзд. Лучше будет, если она самостоятельно разберётся с выходцем от того, с кем у неё заключён договор. — Всё, Крапина, остановись. Помоги мне взвалить тело Молнии на плечи, сам пойдёшь около этого, но что бы без лишних телодвижений мне, понял? — мимолетно стрельнув почти пропитанным искренней просьбой и не сокрытым ничем сожалением взглядом в сторону худощавого соплеменника и спустя пару мгновений приблизившись к бездыханному туловищу белогривого товарища, спокойнее произнёс воитель и аккуратно прихватил Молнию за загривок, подтаскивая того поближе к себе и неизбежно пачкаясь чужой кровью. — Мы направляемся к Ручей Звёзд. И будет лучше, если он сможет говорить с ней.

Полоз бы, наверное, тяжело вздохнул, когда Щука с первых же секунд разгадала его манёвры, которые, как надеялся сам глашатай, были исполнены искуснейшей военной выдумки. Ему в целом хотелось верить, что луны, проведённые на должности правой лапы Ручей Звёзд, уже воспитали из него дипломата и дальновидного стратега - но, как и прежде, оказалось, что в жизни всё идёт не так, как ты рассчитываешь. И теперь, несмотря на то, что в своей голове Полоз проговаривал этот разговор по меньшей мере сотню раз, он почувствовал, как горло у него делается сухим и гладким, будто стекло, и каждое слово приходится выталкивать силой.

- В общем, я хотел сказать, - он замолк на мгновение, собираясь с мыслями для последнего шага, с которым, наверное, затянул уже настолько, что это могло называться попросту неприличным, - что я хочу стать для тебя этим котом. Конечно, я не образцовый старший воитель и не гордость племени, - против собственного волнения он улыбнулся, - но я буду очень стараться.

Глашатай старался, чтобы нервозность не мешала ему складывать слова в одну целостную речь, и теперь, не давая возможности прервать его, перешёл к тому, что, как он считал, стоило сказать в любом случае.

- Если ты откажешься, то я всё пойму. И буду довольствоваться твоей дружбой, не пытаясь как-либо мешать тебе устраивать жизнь, - добавил Полоз, чей голос к этому моменту выровнялся и приобрёл спокойствие. Едва были сказаны самые трудные слова, он почувствовал, как у него с души падает огромный камень - камень, состоящий из сомнений и недосказанностей. Он восхищался Щукой, ценил её дружбу и поддержку - и оттого усерднее убеждал себя, что следует оставить всё на своих местах и не претендовать на большее, рискуя имеющимся. Но, наверное, лишь в последние луны Полоз узнал её по-настоящему - узнал достаточно, чтобы понять, что она не поднимет его на смех и не сделает ничего, что заставит его пожалеть о сказанном, даже если за этим последует решительный отказ.

- А...

Полоз, несмотря на обширный словарный запас, порой всё-таки не мог найтись с ответом, если разговор ставил его в тупик, но в этот раз, пожалуй, он превзошёл даже собственные ожидания. И если волевым усилием челюсть он таки сумел удержать на месте, то звук - нечто похожее на кваканье - всё-таки вырвался из него и повис в воздухе, пока сам глашатай чувствовал, как горит кожа, к которой приливает кровь. Сердце стучало так сильно, будто хотело пустить по рёбрам трещины, но всё это отступило на второй план. В какой-то момент вся вселенная, что окружала кота, сузилась до небольшого пятачка спорной земли и до мягкой бело-серой шерсти, что касалась его щеки.

Это прикосновение, будто дышавшее привычной лёгкой усмешкой, отозвалось в нём всепоглощающей волной нежности и какого-то иного, более сильного и яркого чувства. Оно казалось глашатаю старым спутником, которого он прежде видел только издалека - отголоски этого чувства он испытывал, когда по-глупому пользовался своей должностью и умудрялся попасть в один с Щукой утренний патруль, или когда пытался завести будничный разговор, перебиравший глупые темы вроде погоды и того, насколько холодная вода в реке в этот сезон.

Полоз замер на мгновение, а затем, улыбнувшись собственным мыслям, шевельнул затекающей шеей и зарылся носом в до боли знакомую шерсть.

- Иногда - ладно, чаще, чем иногда, - я очень медленно принимаю правильные решения, - засмеялся глашатай, зажмуриваясь, чтобы подольше удержать фантомное ощущение чужого тепла, - но мне очень повезло. Спасибо, что дождалась меня.