Кот обнюхивал мышиный трупик, пытаясь максимально различить все запахи. Вряд ли к этому были причастны одиночки, наверняка Двуногие совсем сбрендили переводить еду зазря. Громко фыркнув, воин кивнул Соболю. Мудрое решение, может все же найдут что-то дельное, что объяснит внезапные мышиные смерти. Когда троица ушла из поля зрения, воин вздохнул:
- Эх, такое место испоганили, - он перевел взгляд на кошек, - Сколько себя помню, в голодные зимы когда дичи было совсем не найти, только здешними мышами и питались.
Он хлестнул хвостом по земле. Происходящее здесь ему не нравилось. А что, если живые мыши, которые наверняка вновь заведутся здесь, тоже будут отравлены? Принесешь такую в лагерь и отравишь какую-нибудь королеву или старейшину. Хотя, весьма интересная затея для избавления от недоброжелателей. Не нужно растирать тушку смерть-ягодами, боясь что не дай Звездное племя сам вкусишь запретный плод и отбросишь концы.
- Нам еще не о чем докладывать Звездопаду, Воробейница, - мяукнул серогривый, но молодуха не слушала и уже сверкала пятками в сторону лагеря, - Эх, молодежь. Не сидится то вам на месте.
Он перевел взгляд на Жаровницу, убеждаясь, что та сидит рядом. Сам он бросать Соболя в такой ситуации не хотел. Как минимум, это нарушение дисциплины во время патруля и будь их глашатай чуть более строг, доченька получила бы по шее. И любой, кто смел ослушиваться его приказов. Совсем разбалует племя.

Как Панцирь ни старался не лезть в дела патрульных, он всё равно услышал звуки радости Крутобоки и быстро смекнул, что у них с Воробейницей появилась новая ступень в отношениях с Шипом. Взглянув на статного, серого воина, Панцирь неловко предположил, что из него действительно мог бы получиться неплохой отец. Счастье молодых воительниц только подкрепляло это предположение.
Но мёртвые мыши никуда не делись, продолжая мозолить взгляд и ему, и старшим. Панцирь слушал Соболя, и с каждым словом всё более преисполнялся отчаяния. Оруженосец, хоть убей, не видел в мёртвых мышах ничего страшного. Он такую мышку сегодня вместе с Крутобокой съел. Может, чуть посвежее, чем эти, но сезон Голых Деревьев совсем недавно кончился, дичь ещё не успела разгуляться, так что, не стоит привередничать и пренебрегать слегка лежалыми мышками. Так считал Панцирь. Он грустил, осознавая, что ему снова придётся есть еду, предназначенную для настоящих воинов, которые каждый день приносят племени добычу, а не раз в половину луны. А тем временем целая куча мышей пропадёт, никем не съеденная. Может быть, кто-то из королев и котят оголодает, от голода заболеет Зелёным Кашлем и погибнет. Что, если заболевшей королевой окажется его мама? Панцирь съёжился от ужаса. Пока воины обсуждали ситуацию, он просто стоял в ступоре, прижавшись к своему кролику. Лишь зов наставника привёл его в чувство.
Панцирь поплёлся за Соболем и Крутобокой, чувствуя непримиримую тревогу на сердце. Они зашли в амбар, и Панцирь, не удержавшись, с интересом осмотрелся. Ему чем-то нравились загадочные двуногие и все эти их непонятные штуки.
- Я чувствую запах сухой травы, - ответил Панцирь на вопрос Соболя, опуская кролика на чистый кусок сена, без дохлых мышей и прочего. - Ещё пахнет двуногими и мышами.
Крутобока сказала, что на мышах нет царапин и следов укусов, предположив, что они погибли сами. Панцирь не был в полной мере согласен с ней, ведь мышь можно и задушить. Тем не менее, он предпочёл промолчать и не высказывать свою точку зрения, опасаясь, что сморозит что-то глупое и выставит Соболя на посмешище перед Крутобокой.
- Я не думаю, что тут есть что-то опасное, - мяукнул Панцирь, продолжая отвечать наставнику. Он огляделся, стремясь заметить какую-нибудь опасность, но что опасного в том, что уже мертво?
- Может быть, сюда пришёл кто-то, не чтящий Воинский Закон, и наловил мышей больше, чем ему нужно? - предположил он, не совсем уверенный в этой новой версии.
Соболь сравнил амбарный запах со смрадом гремящих троп. Панцирь принюхался, но не смог толком ничего унюхать сквозь сильный аромат сухого сена.
- Двуногим нет смысла вредить нам, пока мы не вредим им, разве не так? - пробормотал он, с тревогой глядя в потемневшие глаза наставника. - Однажды я видел издалека, как двуногий трогает своей лапищей какую-то кошку, может быть, ручную или одинокую. И, кажется, ей было приятно. Она даже мурлыкала. Может, они не такие уж плохие? Ведь у них получилось построить такие большие, красивые гнёзда и сделать своими соплеменниками огромных блестящих чудищ.
Глаза Панциря загорелись восторгом. Он никогда не общался с двуногими вблизи, но и ненависти к ним не испытывал. Юный кот просто не встречался с проявлением злобы этими существами.
- Может, нам просто рассказать Звездопаду, он соберёт старших воинов и вы вместе решите, что делать? - промяукал Панцирь, подходя к Соболю вплотную и касаясь хвостом его бока, чтобы хоть как-то поддержать помрачневшего наставника. - К тому же, Воробейница ушла совсем одна, а уже темнеет.
В голосе Панциря проявилась искренняя забота, он действительно волновался за Воробейницу.

Перед тем как выйти из амбара, Соболь оглянулся. В глубине здания из-за темноты ничего не было видно, но вислоухий все-равно пытался высмотреть хотя бы одну зацепку, которая помогла бы разобраться со всей этой странной ситуацией. Все казалось таким странным, необычным, и совершенно непонятным поэтому, к сожалению, полосатый сдался и вернулся на свежий воздух. Запах все-таки стоял отвратительный, и с каждой секундой носу становилось тяжелее дышать - начинаешь задыхаться. Даже ветер, поднявшийся из-за сумерек, не помогал. Высунув язык, Соболь пересчитал всех, кто был в патруле: Шип, Жаровница, Крутобока, Панцирь, Воробейница... Воробейница? Стоп, а где эта рыжая бестия?
- Куда пропала Воробейница? Какого Звездоцапа она свалила?! - массивное туловище глашатая затряслось то ли от злости, то ли от паники. - Где она сейчас, почему не спросила моего разрешения? Я же четко объяснил, что никуда нельзя отходить от патруля... Шип? Почему ты не уследил за ней? О Звездные Предки... А что если с ней что-то случилось?
В попытках успокоится Соболь отошел от соплеменников прочь. Все пошло не так, как задумывалось, и это ввело глашатая сначала в панику, а затем в гнев: шерсть на загривке стала дымом, хвост начал хлестать бока, а усы дергались из стороны в сторону. Если с Воробейницей произойдет какое-то несчастье, то виноватым будет Соболь. Как оправдываться перед всем Племенем, да и перед предводителем? "Извините, я собрал патруль, а одна юная особа решила уйти. Я не успел проследить за ней, поэтому ее разорвал какой-нибудь лис, барсук или... А что может вообще быть хуже? Схватил двуногий?!".
- Полуночник? Есть смысл привести его сюда, но точно не надо тащить ему этих проклятых мышей прямо в лагерь. Это может быть опасным. Целитель в таких делах действительно может знать больше, чем мы. - покачивая головой, Соболь ответил на предложение Крутобоки и наконец-то вернулся ко всем остальным, стараясь как можно сильнее скрыть свою агрессию. - На сегодня сворачиваемся, дальше осматривать Ферму мы не будем, и это точка. Если кто-то еще меня ослушается и отстанет от патруля, то будет наказан. Возвращаемся, по пути я расскажу наш план действий.
И, не говоря больше ни слова, глашатай устремился в сторону лагеря, даже не оглядываясь. Внутри него было очень много эмоций, да и вообще все происходящее за последние несколько лун - один сплошной кошмар для доброй души Соболя. Он не любит конфликтовать, злится или ругать кого-то. В кошмарах вислоухому до сох пор снится тот разговор с Кометой на границе, тот самый, в сезон Голых Деревьев.
- Панцирь, мы не можем знать то, что у двуногих в голове. - Соболь пропустил мимо ушек едкие фразы Жаровницы, обращенные к Панцирю, и решил самостоятельно все объяснить и разъяснить, почему ученик не прав в данной ситуации. - Мой дорогой котик, никто из нас, племенных котов, лично не взаимодействовал с двуногими, чтобы сказать, что они хорошие. Их чудища могут убить нас, понимаешь? Я прошу тебя, просто держись от них подальше, ведь я очень переживаю за тебя, боюсь, что они могут тебя ранить, а ну или еще хуже - забрать. Во время какой-нибудь тренировки или охоты мы еще обсудим это, хорошо?
Соболь говорил тихо, чтобы никто другой не услышал их разговора. Прижавшись своим боком к пушистому боку Панциря, глашатай вновь обрел спокойствие, и уже смог четко раздать всем приказы.
- Шип, ты, как самый старший из всех остальных, главный за визит к Полуночнику. Покажи ему весь молодняк, чтобы убедиться, что с ними все хорошо. Я отправлюсь к Звездопаду обсудить ситуацию на ферме и еще парочку вопросов. Воробейнице очень достанется от меня.
В темноте можно было заметить сверкание раздраженных и уставших янтарных глаз Соболя. Патруль возвращается домой.
> главная поляна

Первые гении остаются непризнанными - это Аспид ей уже объяснила, поэтому Жаровница даже не слишком удивилась, что ей предложение, самое хитровыделанное и действенное ну, то, где нужно было подкинуть потенциально отравленных мышек нашим соседям, чтобы посмотреть, станут они это есть или нет. Впрочем, как считала полосатая, если уж Сумрачное племя ест лягушек и болотных жаб, то отравленная мышь - нормальной такой деликатес для них. И всё же все взрослые её проигнорировали. Потому ли, что боялись такой опасной авантюры или хотя бы того, что оруженосец оказался прав? Полосатая негромко, но явственно надменно фыркнула:

- Отличная идея. Давайте просто оставим их тут. Хвост полосатой недовольно стукнул по земле, а взгляд, уставший созерцать вроде как серьёзные, но по сути-то бесполезные морды старших, отвернулся к горизонту.

На небе близился день, и скоро солнце, если не скроется за плотными облаками, начнёт палить так, что нужно будет заранее выбрать тень и источник воды. Полосатая ещё не была воительницей, толком не понимая, почему: в такую луну, одиннадцатую, когда отдаляются все, кто только мог, а единственный приближающися рубеж - посвящение, кошка даже как-то потеряла энтузиазм. Жаровница уже не однократно ловила себя на мысли, что так-то ей до мышки, когда её посвятят. Смирение со смертью брата не наступало: наоборот, прибавлялось уверенности в предательстве Холмуши, а Аспид, казалось, она давно наскучила. Отца даже было лучше не трогать - слишком многое вертелось на языке. Не забиться в угол, не посмотреть толком на звёзды - нельзя, ещё не воительница. Но и не оруженосец, за которым изо дня в день глаз да глаз, а родители всё никак не могут смириться, что их отпрыски уже не в детской. Время сомнительного удовольствия.

А тут уже и взрослые схватились Воробейницу... Да-да, она и сама была уже взрослой, так уж и быть - это ещё одна грань, которую Жаровница из-за тупого отсутствия интереса не пыталась усвоить. Интерес был где-то там, примерно у линии горизонта, и ещё немного детский мозг не мог придумать плана, как найти свою мечту, если до линии горизонта дойти нельзя - она всё время отдаляется. Как и сама Жаровница от племени, то ли - племя от неё, то ли их взаимная зависимости стала настолько естественной, что превратилась в незаметную.

За какими-то мыслями патруль закончился быстрее, несмотря на то, что казался бесконечным. Спокойной трусцой, изредка оборачиваясь на ферму, полосатая направилась вслед за остальными в лагерь, замечая за собой лёгкий голод.
В лагерь

Пухлые щёки Панциря слегка дрогнули. Неужели он снова сказал глупость? Слова Жаровницы в его адрес прозвучали как что-то обидное, но он не понял, что плохого в том, чтобы поурчать для двуногих, если они ведут себя хорошо. Он же не предаёт племя, пытаясь доказать, что двуногие не обязательно враги для котов.
- Нарушителем мог быть ручной кот, который уже пропах этим местом, - слабо возразил Панцирь. 
Соболь скомандовал отход, но оруженосец не почувствовал радости от возможности покинуть это мрачное место. Его терзала смутная тревога. Сегодня он поймал кролика только благодаря тому, что набрался решимости поступить дерзко. Но получится ли у него в следующий раз? Брюшко голодно заурчало. Да, поймал он этого кролика, и что с того? Придёт в лагерь и слопает, накормит себя одного. В чём смысл охоты, которая не принесёт соплеменникам пользы? Панцирь грустно посмотрел на лежащих мышей. Вспомнилась мама с её крошечными котятами. Она так ругалась на него за то, что он не оказывает ей должного внимания. "Я ем еду, которая предназначалась Первоцветик и её котятам", - жестко признал он. "Соболь не стал говорить Жаровнице, что её намёки на то, что я мог бы стать домашним котиком лишены смысла. Получается, он согласен с ней? Соболь считает, что мне нужно быть более дерзким и смелым? Ведь он похвалил меня, когда я поймал кролика. Да, отругал, но и похвалил тоже".
Сердце Панциря бешено заколотилось под толстой шкурой. Его товарищи выходили из гнезда двуногих, наполненного сеном.
- Я сейчас, только подберу своего кролика, - мяукнул он и метнулся к клоку сухой травы, на который положил кролика, чтобы тот не перепачкался.
"Горелый бы понял меня", - подумал серый котик, ощущая, как тьма высокого гнезда обволакивает его, обнимает за плечи. "Но он оруженосец чужого племени. Согласно мнению взрослых, у нас не должно быть ничего общего. Но что-то есть. Что-то есть".
Взгляд Панциря невольно скосился вбок, и сердце его пропустило удар. Мышь, в паре хвостов от него лежала толстая вкусно пахнущая мышь. Он не видел никакого подвоха, который заметили взрослые. Могли взрослые ошибиться?
Последний хвост патрульного скрылся из виду, и Панцирь понял, что никто больше не смотрит на него.
"Соболю не нужен трусливый ученик. И не нужен обжора, висящий на шее. Воитель обязан и себя накормить, и племя. Я стану храбрым, и Соболь будет гордиться мной. Гордиться тем, что воспитал настоящего воина!"
Последние сомнения отпали, и Панцирь, опасливо оглянувшись, подтянул к себе дохлую мышь и в несколько рывков набил пасть её мясом. От страха он проглотил еду почти не жуя, и только потом почувствовал горьковатое послевкусие.
"Не стоило мне это есть", - запоздало понял оруженосец, пытаясь успокоить стук в груди. "Неважно, ничего плохого не будет оттого, что я съел лежалую мышь".
Он швырнул на остатки клок сена, закапывая их, быстро умыл мордочку, чтобы стереть запах мыши, и, схватив мягкого, пушистого кролика, погрузился в успокаивающий тёплый аромат его меха. Панцирю стало полегче, и он побежал за патрулём, быстро нагоняя его и пристраиваясь к наставнику.
- Я знаю, что чудища легко убьют нас, если захотят, - грустно проурчал оруженосец, стараясь не глядеть Соболю в глаза. - Но ведь они агрессивны только когда мы ступаем на Гремящую Тропу. Я никогда не видел, чтобы чудище сходило с тропы. Может, они просто защищают от нас свою территорию? Прогоняют, как мы прогоняем собак и лисиц? Я чую вонь Гремящей Тропы издалека, чудища очень хорошо пометили её. Разве их вина в том, что мы заходим на их территорию? Эта тропа такая узкая, неудобная, я бы не смог жить на ней, - Панцирь почувствовал неожиданное уважение к сильным, могущественным чудищам, которые заняли самую плохую территорию в лесу и не предъявляют прав на земли получше. - Если бы они захотели, то могли бы всех нас перебить и занять эти земли, - вздохнул котик, продолжая вышагивать рядом с Соболем. - Но они этого не делают.
Он понял, что скорее всего снова говорит что-то не то и замолчал. У наставника и без него куча всяких важных дум, нечего забивать ему голову чудищами и двуногими.
"Интересно, Горелый тоже считает двуногих опасными и отвратительными?" - ему захотелось сию же минуту развернуться и побежать к Четверику, вдруг приятель ждёт его там, но он осадил себя. "Мы встретимся на следующем Совете. Если кто-то заметит, что я слишком часто бегаю к четырём дубам, могут подумать, что я сговорился с кем-нибудь и предаю своё племя".
Досада горькой пеленой накрыла Панциря. Будь племена дружны меж собой, Горелый наверняка показал бы ему самое огромное дерево во всём лесу. И не только это дерево, много всяких красивых деревьев, пней и лесных прудов. А Панцирь открыл бы для него вид с самого высокого холма на территории племени Ветра и познакомил с весёлыми степными кузнечиками. Им было бы весело вместе, но никогда, никогда им не будет так весело, как хотелось бы. Потому что племена враждуют и никогда не примирятся друг с другом.
--> лагерь

Отредактировано Панцирь (10.04.2019 02:26:52)

[indent] Хоть она и устала, кошка бодро зашагала по знакомой и такой родной тропинке, высоко задрав кремовый хвост, дабы привлечь внимание назвавшейся Льняноглазкой новой знакомой, призывая ее следовать за собой. Между тем, сама Айрис перебирая лапами, думала о том, как же причудливы все же здешние кошачьи имена. К слову, бело-бурая пахла не слишком приятно, и будь ее провожатая истинной аристократкой-брюзгой, в ее головке и мысли бы не возникло предложить бродяжке крышу над головой, однако к ее счастью, Ириска была из малого числа неправильной аристократии, и пусть с гниющим душком запах и заставлял домашнюю иногда морщить розовый носик, все же сама она выглядела и пахла не лучше - не признать это было по-дурацки глупо. К тому же, Льняноглазка выглядела глубоко несчастной, той, кто возможно нуждается, если не в помощи, то в поддержке, которую нельзя было ей не оказать. И кто такая Айрис, чтобы осуждать? Даже призраки подобных мыслей, право слово, были смешны.
[indent] Проводив бело-бурую в теплый амбар, наполненный запахами сена и других животных, кои, впрочем, едва ли обратили на кошек свое внимание, проводив их шествие лишь быстрым взглядом, голубоглазая кивнула ей на уютный угол, улыбнувшись уголком пасти:
[indent]- Располагайся, а я пойду схожу отмечусь. Меня, наверное, уже потеряли, - сказав это, Айрис удостоверившись, что гостья устроилась с максимальным комфортом, выскользнула обратно на улицу, радуясь тому, что утром и днем солнечные лучи высушили ее мокрую грязную шерсть, так что стоило ей пару раз хорошенько встряхнуться, как вся поверхностная грязь разом отвалилась. Конечно, до идеального облика еще было далеко, но поразмыслив, кошка решила, что сойдет и так, после чего бесшумно вошла в дом, невольно чувствуя себя не в своей тарелке. Это потом стало ясно, что причиной возникшей нервозности стала витавшая в большой комнате атмосфера. Пожилая женщина сидела в своем кресле, держа в морщинистых руках клочок бумаги, называемой фотографией. Той, с которой каждый день на Айри улыбаясь, смотрела Марго. Плечи старушки тихонько подрагивали, что очень не понравилось бело-кремовой, и потому, выйдя из тени мебели, она обозначила свое присутствие негромким "мяу". Женщина опустила взгляд на кошку, не заметив ни ее внешнего вида, ни общей некоторой помятости. Шмыгнув носом, она наклонилась к ней, подняв животное и усадив к себе на колени. Теплые руки ее также дрожали.
[indent] - Не спасли нашу девочку, Ириска, - сдавленно произнесла, поглаживая прислушивающуюся к интонации дочкину питомицу. - Не приедет она к нам больше. Никуда уже не приедет... - полившиеся из глаз соленые слезы, заставили домашнюю отвести назад уши. Кинув встревоженный взгляд на пожилого человека, Айрис попыталась максимально безопасно для обоих, вырваться из рук. Поупрямившись немного, напоследок прижав ее к груди, женщина уступила. Даже не взглянула на мягко приземлившуюся на пол кошку снова, вновь уткнувшись горьким взглядом в улыбающуюся фотографию.
[indent] Чувство, что пропитало Ириску насквозь, осело на шерсти и проникло глубоко под кожу, вызвало легкую панику: постояв еще немного рядом с креслом, собирая мысли в кучку и боясь рассыпаться в тот же миг на стеклянные осколки, как те хрупкие предметы, которые она по вредности и неосторожности роняла с полок в далеком детстве, бело-кремовая на слабеющих с каждым шагом лапах вышла из комнаты, остановившись на пороге главной входной двери - на границе с улицей. Ветер ласково коснулся мягкой шерсти, распушив ее вдоль позвоночника, разобрав по волоскам. Вдыхая принесенный на его шлейфе вечерний воздух, Айрис внутреннее призывала себя к спокойствию. Приоткрыв слегка пасть для свободного выдоха. Потому что услышанное не укладывалось в голове; не желало в ней оставаться, потому как воспринималась как нечто чужеродное, злое и страшное...
[indent] Марго не приедет за ней.
[indent] Казалось, под лапами разверзлась сама бездна, в то время как Ари сосредоточилась на дыхании, мельком вспоминая, что в амбаре ее ждут. Лапы не слушались, словно вросли в землю. Почему пожилая женщина плачет в доме одна и где ее супруг уже было не важно. Важным считалось иное, и оно, важное, будто разъедало изнутри.
[indent] Марго не вернется к ней.
[indent] Никогда-никогда-никогда.
[indent] Дурацкое слово, осевшее на поверхности сознания воспринималось таким же чужеродным объектом, как и все остальное. Осознание ударило по натянутым струнам-нервам, оборвав их разом, бросив кошку в пустоту небытия - так она себя ощущала. Но вот лапы, наконец, вырвали корни и начали движение - шаг, один, другой. Все как в тумане. Ириска не видела себя со стороны, а потому не знала, что из гордой и уверенной кошки в один миг превратилась в призрак самой себе: сгорбленные плечи и потухший голубой взгляд - словно сама жизнь покинула его глубины, превращая мир в серое месиво бесполезных секунд. Почему они бегут? Почему как ни в чем не бывало продолжает идти время?
[indent] ЕЕ МАРГО БОЛЬШЕ НЕТ.
[indent] Она не помнила как пришла обратно к Льняноглазке, обратив на нее безжизненный взор, но на собственных моральных принципах помнила, что обещала предоставить ей удобства для временного проживания под ее крышей.
[indent] - Я больше не хочу спать в том доме, - все там напоминало о ней. Тиски горя сдавили мертвой хваткой все еще глупо-горячее сердце. - Льняноглазка, да? - вытащив на поверхность сознания имя, домашняя ухватилась за него как утопающий за соломинку. - Прежде чем поужинаем, дай я тебя в порядок приведу, - и приблизилась все так же будто во сне, подошла на расстояние мышиного усика, вытянув шею, принявшись усердно вылизывать неприятно пахнущее плечо.
[indent] Гнилостная горечь оседала на языке, однако самка фанатично выполняла свой долг, твердо идя по избранной тропе, как всегда это делала. Методичное действие с ее стороны помогало создать иллюзию прежней жизни, и Ириска была готова когтями вцепиться в нее, чтобы только не оставаться одной в это страшное время.

Отредактировано Айрис (11.04.2019 10:40:57)

[indent] Наступившая снаружи ночь, укрывшая мир под звездным куполом, дальний свет которого изредка скрывался под набегами густых облаков, заглянула в небольшое верхнее окошко амбара, пролив лунное сияние на царящую внутри тьму. И если только можно было бы окунуться в него с головой, нырнуть, в один раз очистившись от мрачных мыслей и скорбной боли, Айрис пошла бы на это не раздумывая ни секунды. Забвение вдруг показалось ей самым возможным из всех вариантов спасения. Да вот спасать уже было некого. Там внутри под кремовой шерстью, под кожей уже не было прежней Ириски. Та часть ее умерла со словами несчастной старушки, что потеряла дочь - ее Марго. От Айрис осталось лишь тело - оболочка, и в теле том билась искра жизни, но лишь потому, что никто еще не успел погасить таковую, а ведь сейчас кошка добровольно бы отдалась на растерзание врагу, однако его как раз рядом не наблюдалось. Льняноглазка же несмотря на прежний страх и даже некоторую воинственность, вдруг подалась ей навстречу, позволив теплым шершавым языком касаться бело-бурой шерсти.
[indent] И так в тишине две встретившиеся случайно, еще вчера разные, но теперь горько схожие души отчаянно, словно в забытьи тянулись друг к другу, будто заново узнавая и принимая собственные сущности, тем самым сближаясь, протягивая от одной к другой еще тонкую, но крепнувшую с каждым мигом нить-связь, которая с лунами могла стать бессмертной.
[indent]Мерзостно-гнилостный запах отступал под натиском усилий домашней. Взамен обоих кошек окутывал аромат сена, тепла и столь необходимого им покоя, который казалось бы вот-вот должен был настичь двух кошек, однако тихое слово слетевшее с языка, разрушило иллюзию, которой они попытались себя окружить. Она попыталась. И потерпела фиаско. Вздрогнула от шепота новой знакомой, вскинув голову, дабы видеть голубые, как в зеркальном отражении глаза. И задевшие едва-едва кожу когти вдруг обожгли огнем. Но Ари не отшатнулась. Не отступила даже, бесконечно устало сомкнув на секунду вспыхнувшие лихорадочным огнем лазурные омуты - в них ранее можно было утонуть. А затем, медленно выдохнула, опустошая легкие.
[indent]- Ты тоже познала боль потери. И до сих пор не знаешь, как ее пережить, - тихо и обманчиво спокойно, с глубокой грустью в распахнутых глазах. - Теперь я вижу это, вижу ту же дыру в твоем сердце, - отступив, она протянула мягкую лапу к Льняноглазке, повторив ее жест, но почти сразу же постав ее на пол. - Ее звали Марго, - снова выдохнула, будто постарела на десяток лун, а ведь вчера еще дышала жизнью.
[indent] - Она была человеком.., Двуногой, Прямоходом, или как еще местные коты называют их. Не уверена, что ты поймешь, ведь для многих наших сородичей люди не заслуживают скорби, но рядом с ней, я чувствовала, что живу не напрасно. Понимаешь? - спросив, бело-кремовая покачала головой, усмехнувшись. - Вряд ли. И все же она была моим близким другом. Моей семьей.., - хотелось выть, кричать, драть деревянный пол когтями, чтобы потом утихнув, зарыться в пахнущее солнцем сено и забыться там долгим сном. Вместо этого, Айрис смотрела на Льняноглазку, и каждое слово ее пропитанное болью искало отклика в чужой душе.
[indent] - Когда мы упали, сорвавшись с той скалы, она спасла меня, успев швырнуть рюкзак в сторону. На том уступе я сидела до вечера, пока меня не забрали те, кто называют себя спасателями. С тех пор я не видела Марго. Но до последнего верила, что она вернется...
[indent] Замолчав, кошка села, обняв мелко дрожащие лапы пушистым хвостом. Следующие слова застряли в горле, и ей потребовалось некоторое время, чтобы вытолкнуть их из себя.
[indent] - Теперь ее больше нет. И жизнь продолжается, верно? В конце концов, она была лишь человеком, - устало поднявшись, домашняя призраком скользнула к Льняноглазке, молча уткнувшись ей носом в плечо, переживая собственное горе. Затем, отодвинулась, вновь заглянув в глаза.
[indent] - Теперь я могу спросить и спрошу.
[indent] Время будто замедлилось.
[indent] - Кого потеряла ты, Льняноглазка?

Отредактировано Айрис (15.04.2019 14:35:36)

[indent] Хотела ли Айрис получить утешение?
[indent] Думала ли, что после монолога станет легче?
[indent] Отнюдь. Она просто хотела сказать о том, что ей жаль потерять часть своей жизни - семьи, которую Марго дала кошке, когда та была еще несмышленным котенком. И ведь Ириска действительно верила в то, что никакие обстоятельства не смогут разлучить их - это же просто смешно и так нелепо! А дыра в груди - зияющая и страшная останется вечным отпечатком на рассеченном безобразным шрамом незримом полотне души.
[indent] Айрис только тяжело вздохнула, принимая участие Льняноглазки, будто та могла понять ее скорбь. Впрочем, так оно и было. Данный факт подтверждался одним брошенным в бело-бурую взглядом: существо с такими глазами просто не могло быть априори счастливым. На дне глаз новой знакомой жила истинная тьма. И пусть домашняя о ней мало что знала, шестое чувство не позволяло ошибиться в предположении. И все же, разве не имела Льняноглазка права на долгую скорбь? Даже если она обрела форму ее кошмаров. Даже если сама позволяла ей пить из нее жизнь - это был личный выбор несчастной одиночки, а то, что кошка была одинока сомнений не вызывало. По крайней мере, не у той, кто видел, слышал, и чувствовал чужую боль, как свою собственную.
[indent] Ириска и не подозревала о наличии в себе такого дара. А обнаружив прямо сейчас, была готова отдать его даром первому встречному - до такой степени ей было больно его принять. И если бы не свет, что долгие луны-месяцы жил в душе кремовой, каждый день наполняя чашу внутри до краев, она бы непременно сломалась. Поддалась бы вязкому болоту негатива. Вот прямо сейчас.
[indent] Трегольник уха уловил шаги, прервав зародившееся в груди ответное печальное урчание. Дверь в амбар со скрипом открылась, вытолкнув из черноты ночи человеческую сгорбленную фигуру. Айрис подняла на нее взгляд, чуть отстранившись от бело-бурой, заступив вперед в осознанной попытке защитить, загородив собой импанирующее ей создание - так мать защищает своих детей от посягательств в их сторону. К слову истинный возраст кошачих особей значения ровным счетом не имел.
[indent] - Вот ты где, Ириска. Я догадывался, что найду тебя здесь. Вижу, ты нашла себе друга? - пожилой мужчина не стал приближаться, чтобы не испугать кошек. - Это правильно. Беду лучше пережить в компании, чем одному. Я тут тебе покушать принес. Тут не много, можешь разделить ее с другом.
[indent] Поставив миску с мягким мяском недалеко от места, где устроилась питомица с гостьей, старик кивнул им, тихо выйдя наружу, прикрыв за собой дверь. Напряжение оставило тело домашней, хотя она и не думала, что ее домочадцы всерьёз могут прогнать их из Амбара, и все же, кошка протяжно выдохнула, обернувшись к Льняноглазке.
[indent] - Можешь мне ничего не рассказывать, если не хочешь. Я не буду настаивать и пытать тебя, - мягко улыбнувшись, она поднялась на лапки, участливо погладив одиночку по плечу. - День был долгим и насыщенным, и я думаю, ужин подоспел вовремя. Разделишь его со мной? На голодный желудок спать не очень приятно.
[indent] Обойдя миску с ароматно пахнущим кормом из знакомых пакетиков, Айрис пододвинула ее носом в строну бело-бурой, всем своим видом показывая, что не примет отказа.
[indent] Впрочем, у самой аппетита не было от слова совсем. Проглотив несколько выборочных кусочков, бело-кремовая забралась в небольшое гнездышко из сена,  свернувшись в нем клубочком, в ожидании уставившись на новую знакомую, с которой ей хотелось по-настоящему подружиться.
[indent] Зачем?
[indent] А цап этих кошек знает.

п.с. в следующей связке постов предлагаю начать отыгрывать утро.

Им помешали. Двуногий, дряхлый, сгорбленный – наверняка старейшина, – вторгся в их маленький мирок и развеял наваждение; привнёс своим появлением свежесть ночи, неприятный скрип двери и шорох шагов, а ещё – дурманящий запах пищи.

Айрис не испугалась, и Льняноглазка доверилась ей. Приникла лишь к полу, стараясь казаться незаметнее, и настороженно проследила, как тот оставляет ужин. Двуногий говорил о чём-то, и Айрис его понимала, а Льняноглазке это казалось таким же диким, как и вести беседы с лисицей, к примеру. Или с барсуком. Или с голосами, что поминутно шелестели в её голове, затихая и усиливаясь время от времени.

— Можешь мне ничего не рассказывать, если не хочешь, — дождавшись ухода Двуногого, мягко мурлыкнула Айрис и поманила Льняноглазку за собой.

Одиночка ухватила кончик её хвоста и на секунду сжала его зубами, безмолвно благодаря за ненавязчивость и гостеприимство, и тотчас отпустила.

Она с опасением приблизилась к миске и принюхалась. Странная смесь пахло свежим мясом и чем-то сильным, ароматным, доселе неизвестным; Льняноглазке доводилось есть пищу домашних кисок, но та больше походила на иссушенный кроличий помёт, чем на разделанную свежину.

— День был долгим и насыщенным, — добавила Айрис, пододвигая миску к одиночке, — и, я думаю, ужин подоспел вовремя. Разделишь его со мной? На голодный желудок спать не очень приятно.

— Только после тебя, — бледно улыбнулась Льняноглазка и, положив свою лапу поверх лапы Айрис, отодвинула миску обратно. — Спасибо.

Мясо оказалось сочным и нежным, и, когда с едой было покончено, одиночка уже более смело запрыгнула в гнёздышко к Айрис и принялась неторопливо вылизываться, периодически прихватывая языком и длинную бело-кремовую шерсть. Так, убаюканная теплом новоприобретённой знакомой, сытостью и чувством относительной безопасности, она уснула. И впервые за долгое время забыла о своём маленьком ритуале: рисунке того самого кота.

***

«Просыпайся!»

Льняноглазка вздрогнула и осоловело заморгала, пытаясь понять, что её разбудило, где она очутилась и что зашевелилось у неё под боком. Дремота рассеивалась, и события минувшего дня постепенно выстраивались в единую цепь: Штормогрив и рёв чудовища, незнакомые одиночки в заросшем саду, племенные кошка и котёнок, домашняя… Да, домашняя. Льняноглазка широко зевнула и покосилась на Айрис: та ещё спала. И будить она её не захотела: та была измучена вчерашними событиями не меньше, чем сама Льняноглазка, и в отдыхе нуждалась до крайности.

«Вставай! Уходи! Опасность!» — нетерпеливо зашипели голоса, понукая к действиям, и одиночке впервые захотелось ослушаться их и остаться. Но разве она могла противиться?..

Льняноглазка встала и отряхнулась, а через мгновение приникла к полу и вздыбила загривок: заметила чужака, наконец-то заметила. Близость Айрис, уютной и доброжелательной, притупляла бдительность. Плохо, очень плохо. Однажды это погубит если не их обеих, то её одну так точно.

— Айрис, — тихо позвала она знакомую. — Айрис, проснись.

— Ты не рассказывала мне о своей подружке, — подал голос новоприбывший, и в тоне его почудилось Льняноглазке смутно знакомое, но старательно позабытое. Она сощурилась и присмотрелась внимательнее, а после ахнула и как-то разом поникла. Прошлое неотступно следовало за ней и сейчас послало ей навстречу кота. Другого, взамен убитого.

— Здравствуй, Шершень, — прошептала она скупо и отвела глаза. На «подружку» не среагировала, хотя могла бы оскорбиться, скажи он ей такое год-два назад. Теперь же подобное воспринималось проще, легче. Она предательница, беглянка, она это заслужила.

Если племя узнало о смерти Штормогрива от её лап, то Шершень наверняка был послан убить её. И Льняноглазка была готова вновь сразиться со своей судьбой: ей это было уже не впервые.

— Зачем ты пришёл?.. — Как угодно, но не здесь, не перед Айрис.

Он чувствовал не себе взгляд - пронзительный, мельком сверкнувший страхом, - взгляд льдисто-голубых глаз, поразительно схожих с глазами Айрис, и напрягся, наблюдая за странным поведением Льняноглазки. Та вся сжалась, испуганно прижимая уши, точно увидела перед собой голодную шавку, тут же меняясь, опуская в воздух скупое приветствие и его имя - Шершня это даже позабавило, он лишь заглядывался, глазами хищно огибая очаровательную фигурку: острые лопатки, тонкие изгибы плеч, спутанный после сна ворс короткой шерсти - почти все та же, но что-то не так, что-то двойственное сквозило в ее образе. Эта кошка всегда была немного "себе на уме", и Шершень, падкий на подобные вещи, будучи совсем зелёным юнцом, даже пытался за ней приударить.. Стало бы неловко, если бы не было до лампочки.

Склонив голову, он все так же натянуто ухмыльнулся, умалчивая о своём, но желая узнать о чужом.

— А зачем ты пришла, Льняноглазка? — в его голосе нет осуждения. О том, что с ней стало после пропажи ходило множество нелицеприятных слухов, и не всякий из раскладов рисовал кошке радужные перспективы в краях родных территорий. Предательство, позор - Шершень почти наверняка мог было представить реакцию племени на внезапное появление беглянки. — а, впрочем, все мы имеем право на  тайны, - понимая, что увлёкся, снова посмотрел на Айрис. Потому что причина, которая сюда его привела, была в ней. Потому что Айрис - его маленький секрет, почти бережно хранимый под сердцем уже как несколько лун.

- Я буду снаружи, — переглянувшись с домашней, он задержал взгляд на ней, отчетливо прослеживая все еще непонятные ему эмоции на аккуратной мордашке, а затем уверенно проскользнул прочь из амбара, навстречу дневному свету. В конце концов, ему было все равно, останется Льняноглазка здесь или уйдёт. Если же она всерьёз намерена вернуться, он с удовольствием этому поспособствует.

Отредактировано Шершень (25.04.2019 12:59:28)