— Боюсь, твои бока — моя слабость.
Табаки вообще-то не врал: в моменте это правда было так. То, что бродяжка отнекивалась и не давалась, лишь пуще прежнего разыгрывало в нем интерес, взыграло слепое себялюбие и явные нарциссические наклонности, которых раньше юноша в себе никогда не замечал; как говорится, в себе — соринку, в чужом — бревно. Но будь у кошки хоть целая плотина в глазах, он все равно будет пялиться, глазеть и не терять сотых, тысячных, миллионных попыток.
Он не бежит от других бродяг, между жизнью и смертью выбирает острый привкус второго — разумеется, Шкет и сейчас не пойдет на попятную. Еще рано сдаваться, может, через несколько десятков лун серый и впрямь забудет эти серые пятнышки, но сейчас он сделал еще не все возможное и не пообещал все невозможное, что, при кабаньем упрямстве, рано или поздно станет выполнимым.
— Называй как хочешь, хоть одержимостью, — Табаки чуть закатывает глаза и довольно ухмыляется, стоило кошке шлепнуть его хвостом по морде, — Но мне больше нравится слово «романтика». «Влюблённость» тоже подходит, — одиночка подмигивает глазом, обворожительно-харизматично улыбается во все клыки, и немного опускает веки, потежелевшие от взгляда серо-белой.
— Опоздал, тебя обскакали.
Сердце театрально выпрыгивает из груди, как и весь дух из серогривого, стоило ей это произнести. Теперь не только горящий интерес, так еще и чувство азарта. Зря она так. Шкет голодный до подобных ощущений. Соревноваться, конкурировать, да еще за лапу такой красоты — лучше и не придумать. Он игриво наклоняет переднюю часть тела и лукаво щурит глаза, словно смотрит на самое обжигающее солнце.
— Ты меня уже однажды обманула, пятнышко, прости, но тебе я больше не верю. Давай так: я все решаю за нас двоих, и все друг другом довольны, — ухо Табаки отводит назад, изгибая брови: ну до чего же он умен. А если рядом будет идти она, то ему уже и ничего не страшно; потому что бояться теперь необходимо не за себя.
— От кого-кого? — стоило бродяге только заикнуться о племенах, как юноша выпрямился и непонимающе-издевательски уставился в ее морду.
— Стоп. Давай сначала. Племе-что? Не теряй рассудок от чувств, душа моя, — она бежит вперед, а Табаки так и остался сидеть на месте с вопросительным выражением в глазах. Наконец сорвался следом — пусть заднюю хромающую лапу и тяжело подтаскивать за собой, но так быстро она от него не отделается.
— Любимая, ты хотела сказать «банды»? — голос у Шкета снисходительный и воркующий, в то время как вся кошка превратилась в один сжатый ком раздражения, покрытый сверху будто металлическими шипами. Все говорит лишь о том, что близко она к себе не подпустит. Перегнул.
— Не могу вернуться в город по двум причинам, — Табаки присаживается на землю и выставляет вперед два когтя, — Во-первых, — сжимает первый палец, — Зачем мне город, если там нет тебя. Во-вторых, — сжимает второй палец, — Я так и не понял, что ты там мяукала про банды.
Банды. Определенно банды. Табаки был уверен, что она просто запуталась.
Отредактировано Табаки (20.05.2022 14:15:25)