А по плечу Круглолики полз жук. Когда она попросила помочь, Панцирь подошёл к ней вплотную. Подходил он осторожно, ступая кончиками лап, но не потому, что боялся жука - нет, жука он не боялся, - дело было в Круглолике. Одни лишь взгляды старших учениц уже смущали Панциря, и полосатая кошечка не была исключением из правил.
А жук был красивый.
Даже очень.
Панцирь замер, остановив на нём взгляд. Тёмное пятнышко оказалось глянцево блестящей бронзовкой. Он протянул лапу, чтобы жучок слез с плеча Круглолики и забрался на его пятерню. С жучком на лапе Панцирь словно преобразился: его глаза загорелись интересом, он стал выглядеть увлечённым и живым. Даже на обещание Воробушки взять его в свой первый патруль Панцирь ответил улыбкой вместо привычного скромного взгляда. Солнышко сезона Листопада, проглядывающее меж пушистых серо-белых облачков, освещало сияющую спинку бронзовки, и вблизи она казалась огромной ярко-зелёной звездой. Панцирю захотелось посадить жучка себе на макушку. Он подумал, что было бы здорово, если бы бронзовки умели светиться в темноте. Тогда толстобокий оруженосец мог бы освещать патрулям дорогу со своим жучком. Но он не успел посадить бронзовку между ушей. Откуда-то сзади раздался крик. Панцирь вздрогнул, и жучок выпал из его лапы, сразу потерявшись в траве.
Уши сами собой прижались к голове, так, что он стал похож на серую тень своего наставника. Он развернулся и едва удержался от того, чтобы зажмуриться: из Детской вышла Первоцветик со своими котятами. Панцирь отступил на несколько шажков, но нечаянно задел боком Кукурузку и остановился. Мама была права. Он бессовестный. Но ничего с собой поделать он не мог.
Едва увидев шлепающих за трехцветной кошкой малышей, Панцирь почувствовал, как его лапы онемели. Даже отца, неожиданно заступившегося за него, он испугался, и если бы не серая лапища, приобнявшая его, подобно смертельно напуганной мыши шнырнул бы прочь. Ощутив шерстью тёплый бок Грома, Панцирь понял, что страх понемногу уходит. Он дрожал и чувствовал себя виноватым. Ему хотелось убежать из-под взглядов своих маленьких братьев и сестёр, новых детишек Грома и Первоцветик. Особенно когда один из них спросил, не Панцирь ли их братик. "О, предки, я даже не знаю как их зовут", - подумал Панцирь, и запаниковал ещё сильнее. Он несколько раз приоткрывал рот, пытаясь сказать матери "прости", но всякий раз его зубы смыкались. Он боялся, что Первоцветик ответит, и ему придётся оправдываться.
Панцирь с надеждой посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую, и тут-то его взгляд уткнулся в знакомо золотистый мех. В сердце ёкнуло, но, посмотрев выше, он увидел, что ушки подняты кверху, а не загнуты. Значит, не Соболь. Надежда сбежать потеряна. Или не потеряна?
- Овсянка... - его голос осип и прозвучал глухо. - Доброй ох... охоты.
В любое другое время слова Овсянки, как минимум, смутили бы его. Но в тот момент он увидел в воительнице свой спасительный огонёк и путеводную звезду.
- Мне пора... пора на тренировку! - промямлил он родителям и, преданно глядя на Овсянку, едва ли не прижался к ней. Но, в силу своей удивительной вежливости, даже в таком состоянии он умудрялся держать расстояние между своим мехом и мехом воительницы в какой-то мышиный усик. Панцирь не хотел показаться Овсянке грубым и неотёсанным. Она ему нравилась. Почему она ему нравилась? Наверное, потому, что её любил Соболь. А Панцирь был склонен любить то, что любит Соболь. Ему это казалось приятным и правильным где-то на подсознательном уровне, он даже не задумывался над тем, что наставнику может нравиться что-то плохое. В конце концов, он ведь благородный и добрый глашатай, ему можно доверять. И доверять не только свою спину.
Только выбравшись из лагеря, Панцирь почувствовал ком в горле. Лишь тогда он понял, что ушел на тренировку с Овсянкой. Что будет, если она увидит, как он промахивается мимо кроликов и падает мордой в грязь? Панцирь почувствовал, как уши буквально прирастают к его макушке...
потренировался
Панцирь возвращался в лагерь, и его лапы дрожали. Он не мог понять, отчего: от усталости или от счастья. Украдкой поглядывая на Овсянку, он чувствовал тепло на душе. Ему казалось, что весь мир вокруг - одна сплошная Овсянка. Весь вереск, все кусты и листья под лапами, умопомрачительно рыжие - всё Овсянка. После чистого золота лагерь показался ему постылым и серым.
Овсянка села напротив него, и Панцирь едва удержался на лапах, такая она была красивая. Наверное, это в ней было от отца: его внешний вид совсем не портит растрёпанная ветром шерсть, только украшает.
Панцирь понял, что нет таких слов, которыми он мог бы прямо сейчас отблагодарить её за доброту. Его уши пылали. В порыве чувств он попытался ткнуться Овсянке носом в плечо, но промахнулся и ткнулся ухом. От этого уши Панциря заполыхали ещё сильнее, и он, неловко попрощавшись с золотистой воительницей, побежал в сторону толпы, поздравляющей новых воителей.
- Воробейница! Паук! Кукуруза! Крутобока! Медовник! - громко тарахтел он каждое имя по очереди, чувствуя себя так, словно племя Ветра в одночасье приняло пятерых новых котов, настолько обновлёнными и одухотворенными они казались. Все они теперь официально считаются "взрослыми", и Панцирю придётся привыкнуть, что их нужно приветствовать более глубоким кивком, чем раньше. Не как равных. Как старших.
Но в тот момент Панцирь мало думал о кивках, он радовался тому, что существует пятеро таких прекрасных воинов и такая прекрасная, замечательная Овсянка. Он даже позабыл конфликт с матерью, позабыл и про накрапывающий дождь, словно его не существовало.
Панцирь носился по поляне, пока не врезался в пушистое бедро Соболя. Тут он остановился, невольно зарывшись в золотистый мех. Перед глазами поплыли узоры. Панцирь пытался то ли остудить в меху Соболя уши, то ли согреть похолодевшие от волнения губы. Он сам не понимал, что творит, но рядом с наставником чувствовал себя в безопасности. В конце концов, Соболь не раз давал ему понять, что совсем не против близкого общения со своим оруженосцем, без лишней холодности и чопорности.
Отпрянув от ляжки Соболя, Панцирь приблизился к морде наставника. Уши его трепетали. Он решил поделиться своим маленьким секретом, который наверное и не секрет вовсе, но для него - самая настоящая тайна.
- Овсянка сказала, что я стану отличным воителем.