— Я больше не принадлежу клану. Я одиночка,
— Я встречала Кленовницу и Шершня,
— Это правда, — глухо отозвался кот, не мгновение переменившись в морде. Но секунду спустя в глазах опять потемнело и силуэт знакомой кошки расплылся в глазах.
— На ней запах клана, да
В голове не осталось ни одной из звучавших фраз, кроме этой. По-настоящему звериная, бесконтрольная ярость овладевала им, уже рисуя в голове планы мести, лишая шанса на милость каждого из ее чёртова Клана, причастного ко всему.. Свети сейчас солнце, его бы шерсть полыхала настоящим огнём. Но горели только глаза, в контраст медленно потухающим глазам соплеменницы.
Запах крови и суматоха окружили воителя, как удушающее полотно смога, жёлчью оседая в лёгких, сдавленных злостью, как удавкой. Одна за другой, сменяя друг друга, рядом вырастали фигуры котов; Полуночника, Дроколапа, тут же склонившихся над раненой кошкой. Он уловил слабое ее шевеление, и инстинктивно подался ближе.
— Ни черта ты не в порядке! Слышишь меня? Не смей уходить... Не смей! — прорычал кот, в страхе оглядываясь на бездействующих целителей. — Сделайте что-нибудь! Дайте ей трав... дай я, — рыкнул кот, в нетерпении выхватывая мох, небрежно, дрожащими лапами пытаясь заткнуть им раны соплеменницы, будто это правда могло помочь, будто в его силах было обмануть само Звёздное племя. Густая, липкая кровь стремительно пропитывала мох, так быстро, что даже шерсть воителя окрашивалась в красный — лапы его были по локоть в ней.
А на периферии звучали голоса, снова и снова ударяясь о стенки сознания, как отрезвляющая пощёчина — и ветряной воитель, поднимая морду, рассеянно тряс головой, точно заведённая игрушка Двуногих, слыша только собственный учащённый пульс. — нет, — на сдавленном хрипе его лапы дрогнули. Пытаясь понять хоть что-нибудь, он отчаянно вглядывался в бока соплеменницы, цепляясь за малейшие признаки дыхания, но был будто ослеплён. — нет, — эхом проносилось в его мыслях, опустошая ощущением полной безысходности. Шершень словно не верил тому, что видел - он не верил, что такое могло произойти. Не с ней.
— Все кончено., - чей-то голос отозвался резким звоном в ушах, заставив кота поморщиться, передернуть плечом, но не отпрянуть. — Нужно ее похоронить — сердце пропустило удар, когда он упёрся невидящим взором в обмякшее тело кошки. Мёртвой кошки. Жар в груди резко спал, похолодело даже нутро. Мир, расколотый на части, замер в безвременье, сокрытом в безжизненном холоде чужих глаз — и Шершень, кажется, впервые за всю свою беспечную жизнь ощутил страх и смертельную беспомощность.
Впереди была долгая болезненная ночь прощания, и рыжешкурый осознал, что оказался готов не ко всему. В горле комом встало необъяснимое замешательство, лишая дара речи и всякого желания прощаться, как бы сильно он не хотел уткнуться носом в плечом подруги и пообещать ей, что всё будет хорошо.
Только было уже слишком поздно.
Ее история должна была быть намного, намного длиннее. Наполненная сотней неожиданных поворотов, бездумных поступков и сотней-тысяч Куниц под ее лапами — сейчас она походила на безумную выдумку старейшин, в один миг ставшую для Шершня необратимой реальностью. И как шрамы, спрятанные под шерстью, она навсегда останется при нём уже лишь воспоминанием, которое он никогда не сможет вернуть.
утро
Когда первые рассветные лучи коснулись поляны, рассеивая над головами мрачный небесный свод, Шершень, всю ночь неподвижно просидевший вдали ото всех, резко очнулся от оцепенения и подошёл к телу, не глядя на сидящую возле него Кленовницу.
— Я сам похороню, — сухим, скованным грубостью голосом буркнул он, давая понять, что ему плевать на возражения. Все его тело заметно содрогнулось, когда зубы сомкнулись на загривке, бережно подхватывая соплеменницу; от запаха крови и примеси трав он едва поморщился, после чего скрылся за стеной лагеря, не дожидаясь никого из соплеменников.
С трупом он был в состоянии справиться.
Как не смог проститься. И никогда сможет простить.