разрыв
извините
Сердце еще по-смешному скачет в груди, екает между ребрами, вызывая усмешку, которую Овсянке так тяжело скрыть. Шаловливый настрой словно пробудил в ней что-то детское, уже забытое, и кошка только стреляет зеленоватыми искрами из глаз на своего друга-дозорного. Никто не узнает, как они с ним тут дурачились, ведь сейчас они сидят на своих постах. Серьезные, гордые ответственностью. Овсянка, по крайней мере.
Однако когда воительница давит ухмылку и отворачивается, добрый-радостный прищур натыкается на серый угрюмый силуэт. Взгляд плавно скользит по нему, касается холодных глаз, и улыбка Овсянки медленно сходит с морды. Прежняя радость в сердце теперь кольнула беспокойством, и кошка только приподняла лапу, когда на языке завертелся очевидный вопрос. Что такое? Она даже кидает ищущий поддержки или ответа взгляд на Шершня, но пока ничего. Так что палевая настороженно приподнимается, и её волнение скорее читается в коротких шагах, чем в тени напряжения на морде.
— Звездопад виноват во всем.
Шерсть Овсянки медленно приподнимается на загривке. Ей не так удивительно слышать подобные слова от Суховея, однако весь его вид говорит о том, что произошло что-то посерьезнее семейной стычки. И вообще подобные заявления звучат довольно громко, однако кошка не спешит прерывать соплеменника, пока тот не объяснится. Не просто так ведь её сюда позвали.
Овсянка садится между котами, кажется, кого-то из них она успела тронуть плечом по неосторожности. Ей странно сидеть в окружении друзей, когда их морды так серьезны, а над их небольшой компанией стоит подобная тревожная остановка. От чего-то ветрячке даже страшно, пускай она еще ничего не слышала.
Зеленые глаза пробегаются по шраму Суховея.
Она внимательно слушает его, даже верит коту, но услышанное никак не вписывается в привычное сознание. Уж слишком наивной, слишком доверчивой ко всему была Овсянка, чтобы так просто сложить это с идеалами в собственной голове. Звездопад ведь предводитель, он столько всего сделал для племени. Разве могут такие коты быть плохими? Куда тогда смотрели предки? И эта мысль тяготит.
— Кража котят, убийство — все обвинения правдивы, — Словно предки шлют на наши головы мало испытаний. — Соболь должен узнать об этом как можно скорее. Если, конечно, он тоже в этом не замешан.
Глаза распахиваются, усы топорщатся, Овсянка приходится сильно напрячься, чтобы не выдать их тихое собрание собственным возмущением. Одно имя отца в ряду со словами об кражах и убийстве слишком сильно царапают собственную гордость. Даже если бы отец знал о чем-то таком, даже если прикладывал лапы к преступлением, даже если бы... Овсянка сглатывает, пока шерсть продолжает топорщиться. Даже если он занимался подобным, то не без задней мысли, верно? Это ведь все на благо?
Как такое вообще может быть на благо?
— А если Соболь знает? — очень осторожное предположение. Овсянке даже страшно его делать. — Может он правда знает. Может он и помогает Звездопаду, но лишь исполняет свой долг. Что, если Звездопад использует его, но просто умалчивает о своих истинных целях?
Сложно представить, что из этого хуже. Глупость Соболя в таком случае или властный Звездопад. Однако это другой вопрос.
Овсянке правда легче поверить в чужое зло, чем в злодеяния собственного отца. Он просто не из тех котов. Любой, кто хоть раз его видел, сможет подтвердить. Разве не так?
Овсянка переводит глаза на Шершня.
— Не все, — тихо соглашается она, ведь ей куда проще поверить друзьям, чем коту, о котором она толком ничего и не знает, кроме как о его статусе. Каким бы величественным образ предводителя не был в её глазах, перед ним всегда мелькает Суховей. Овсянка может бесконечно слепо смотреть Звездопаду в рот, верить, что он хорош как правитель, но всегда будет помнить, насколько он плох в роли отца. И это чуть ли не самое главное для неё. Соболь ведь такой же.
И если Звездопад отвернулся от собственной крови ради власти, то что дальше? Отвернется от племени?
В это бы она поверила.
Если бы не было так страшно от этой мысли.
Но рядом с ней друзья, так что все звучит не так тревожно. Осознание поддерживающего плеча несколько греет. Как и чья-то лапа, только что в врезавшаяся в кошку.
Овсянка широко раскрывает глаза и удивленно оборачивается на оруженосца; гул мыслей резко прерывается тихим звоном, и ветрячка затихает. Слишком тяжело ей перестроиться после такого разговора на милую улыбку Вересколапу, потому палевая только неловко хохочет. Хвост плавно взмахивает — Ничего страшного. И она бы так и молчала при Весесколапе, если бы не появившаяся Белоснежка.
— Вспомни прошлый Совет, — взгляд испуганный, словно Овсянке тяжело поверить, что кошка вообще могла себе представить подобную идею. — Судьбу племени нельзя доверить «тупой толпе». Это проблема Ветра, почему бы не решить её внутри? «Ох, мы не уверены в собственном предводителе, не хотите пошатнуть нашу веру еще больше? Мы так уязвимы.» Кто угодно выступит против Звездопада, виноват он или нет.
Успокоившись на прерывистом вздохе, кошка еще сверлит глазами соплеменницу, но все же неохотно переводит глаза на малыша. Как бы ей хотелось закрыть ему уши.