Добравшись до своей подстилки, Панцирь плюхнулся на неё и с разочарованием почувствовал, как она просела под его весом и стала плоской. Немного покрутившись на ней, он так и не смог принять действительно удобную позу и просто свернулся в клубок. Ему отчего-то показалось, что подстилка такая холодная не из-за погоды, а потому, что у него самого холодный серый мех. Холодный, как пепел, грязный снег или камень. Умом он понимал, что всё это ерунда, и мех у него тёплый, но воображение рисовало ему по-настоящему согревающий мех, нежно-рыжий, как у Соболя или Овсянки. А душа скучала по тёплым сезонам, когда он мог спать под звёздным небом и не бояться холода, ведь рядом обязательно будет чья-нибудь греющая шубка.
Панцирь поёжился, накрывая лапы толстым хвостом-червяком. Он не хотел признаваться себе, что ему холодно в большей степени от голода, чем от погоды. Хорошо было бы поесть. Но ведь он ничего не поймал за сегодняшний день. А оруженосец не имеет права есть до тех пор, пока не накормит своё племя. Взрослые уже не раз проявляли к нему жалость, позволяя есть, даже если он не поймал дичи. Панцирю было стыдно, но он успокаивал себя тем, что раз взрослые разрешили - значит, это не нарушение закона. Серый котик чувствовал, что если до посвящения в воины не приведёт свои охотничьи навыки в порядок, кто-нибудь обязательно начнёт шутить, что ему пора переселяться жить к двуногим. Не вечно же племени кормить его за просто так. Панцирь поморщился и открыл глаза. В палатке было темно. В нём боролись желание пойти прямо сейчас, в холод, в снег, и снова попытаться поймать хоть что-нибудь и страх разочаровать Соболя своим неожиданным уходом. А ещё ему очень хотелось есть. Пухлое брюшко отчаянно молило о жирном кусочке и мешало спать своим урчанием.
"Вот бы сейчас Овсянка была рядом", - подумал Панцирь, прижимая все четыре лапки к груди и поплотнее накрываясь хвостом. "Она бы точно что-нибудь придумала. И её не так страшно разочаровать, ведь она не глашатай и не мой наставник. И не смеётся над моими провалами".
Панцирь почувствовал, как на душе стало тепло-тепло, но голодное урчание заглушило все хорошие мысли. Он частенько видел Овсянку в компании взрослых воинов. "Она не держится в сторонке, как я", - подумал оруженосец, представляя себе нежно-рыжую кошку во главе какого-нибудь патруля. "Какое ей дело до моих проблем? Я для неё просто соплеменник. Даже не приятель. Естественно, она не хочет, чтобы оруженосец её отца и, к тому же, глашатая, был каким-то жалким неудачником. Поэтому и согласилась меня потренировать разок. И вовсе не потому, что я ей... нравлюсь, или вроде того".
Живот ответил голодным рыком, словно внутри юного Панциря спрятался огромный Тигр из сказок. Оруженосец встал с подстилки и грустно посмотрел на эту лепёшечку из мха и травы. Нет, никакие подстилки не заменят мягкой земли и настоящей травы. А палатка больше похожа на могилу из-за этой беззвездной темноты над головой.
Помявшись у раздавленной подстилки, Панцирь вышел из палатки и снова оказался среди соплеменников. Он натыкался на чужие бока, бормоча извинения под нос и скорее отходя в сторону, чтобы не мешать ничьему отдыху. "Я подойду к куче с дичью и просто посмотрю, что там внутри. Да. Посмотрю, какой дичи нынче больше. Если её больше, значит она хорошо ловится. Вот на неё я и буду охотиться".
Панцирь обманывал самого себя. Он знал, что в куче будут кролики, за которыми он способен угнаться лишь в случае редкой удачи. Кролики быстрые, сильные. Однажды Панцирь почти поймал молодого и сильного кроля, а тот не разворачиваясь дал ему задними лапами по морде. На губах тогда было несколько рваных ран, издалека казалось, будто ему рот разорвали и он навсегда останется калекой, неспособным нормально прожевать дичь. Первоцветик была в ужасе. Впрочем, всё обошлось. Панцирь поёжился, подумав, что этот кролик мог ослепить его, если бы удар пришёлся немногим выше. Тогда оруженосец провёл бы всю оставшуюся жизнь в палатке старейшин. Тепло, кормят, никто не придирается. Но... жизнь ли это, быть таким? Как ручная киса, только кормят не двуногие, а соплеменники.
Около кучи с дичью Панцирь увидел Крутобоку. Недавняя соседка по палатке с видом настоящего воителя поедала гигантскую мышь. Панцирь застыл напротив Крутобоки, с удивлением глядя на неё и на мышь. "Такую мышенцию могла поймать только Овсянка", - подумал он, глядя на кровь и мышиный жир, стекающие по губам Крутобоки.
Пышная серая воительница выглядела довольной своей трапезой. Ещё бы быть недовольным, когда ешь такую мышь! Тучные бока Крутобоки медленно вздымались, а мышь становилась всё меньше и меньше прямо на глазах. Панцирь вдруг понял, что безмолвно стоит и невежливо пялится на Крутобоку широкими от удивления глазами.
- Приятного аппетита, Крутобока, - быстро сказал он, словно быстрота слов могла оправдать его невежливый взгляд. - И хорошего дня. У тебя замечательная... мышь.
Потупив взгляд, Панцирь замолк. Но молчать ведь тоже нельзя! Невежливо!
- Я пришёл посмотреть на дичь, - признался он. - Выглядит неплохо. Сложно было поймать, наверное. Я вот посмотрю на дичь, и обязательно поймаю такую же! Или, хотя бы, похожую.
И тут живот выдал его очередным приступом голодного урчания. Панцирь хлопнул себя по пузу, но стало ещё хуже: пухлое брюхо затряслось, как желе, а урчание стало ещё более громким.
- Как... как дела, Крутобока? - с отчаянным смущением выдавил он, готовый провалиться сквозь землю от стыда.