Вот она - возможность выпустить пар. Вот она - возможность наконец проветрить такую раскаленную голову после недавних событий. Там, под черепом, гудел целый рой разъяренных пчел, жалящих до пурпурных волдырей; лапы гудели - земля под ними трескалась следами от когтей. Остролапу все равно, кто будет стоять перед ним, хотелось поскорее выплеснуть то накопившееся.
И не в войне было дело; и не в чертовых Нагретых Камнях. Переходящая территория - эти слова отдавали чем-то, чему ученик не мог никак подобрать название. Так сложно и просто это звучало - отдать соседям половину, лишь на сезон Голых Деревьев, но. Соплеменники реагировали по-разному, заставляя Остролапа теряться в веренице этих взглядов, и они ни на йоту не приблизили буро-белого к определенной точке.
Точке сейчас. Но, возможно, в будущем - в такое длинное многоточие, щербатый пунктир.
Только разговаривать об этом с Пустельгой пока не хотелось совершенно. Мысли были заняты другим: Вихрелапкой, Смерчезвездом, Иволгой и их детьми. Вертелся мерзкий, эгоистичный вопрос: как он мог? как мог тогда - и как может сейчас?
- Сегодня мы будем драться.
Наставница тоже была не в настроении. Остролап с готовностью кивает Пустельге, останавливаясь в овраге прямо напротив Шумолапа. Выслушав слова воительницы, оруженосец лишь нервно выдохнул. Мышцы под шкурой напряглись, хвост раздраженно бил бока. Воображение рисовало вовсе не брата - то Крапинку, то Осолапку, которую так сильно хотелось пригвоздить к земле и показать этой речной тухлятине место.
И негласно, словно по невидимому знаку для обоих, братья сцепились в тренировочном бою; никто из этих двух не хотел отдавать победу так легко - тела кружились вдоль песка, поднимая осевшую пыль, отскакивали друг от друга, с шипением и ревом вновь бросались в морды и бока, под лапы и на загривки. Остролап дышит тяжело - и от этого сильнее скалится, чувствуя, как сложно в этот раз не выпускать когти. Злость кипела, булькала, проливалась за края, когда Шумолап все никак не хотел идти в лапы, каждый раз ускользая от оруженосца на миллиметр - мгновения не хватало, чтобы взять над братом верх.
Но что-то происходит; замешкался ли брат, устал ли от этого импровизированного остро-отточенного танца, где, казалось, соперники уже заранее знают каждый чужой ход, - но Остролап отскакивает от очередной попытки повалить повалить себя на землю, хватает Шумолапа на загривок и трясет жадно, чувствуя во рту бурую шерсть.
Родственник брыкается, но в этот раз ему не взять реванш над ним - юноша не позволяет, вцепившись крепко. И мгновение, то самое, которого ему все не хватало в начале тренировки, сверкает у Остролапа прямо перед носом.
Глухой кувырок. Песок покрывает шерсть обоих, изо рта вырывается сиплое дыхание.
Плечи, прижатые к земле. Янтарные глаза, сверкающие хмельным куражом, ударившим прямо и без осечки.
Шумолап лежит прямо под ним - чувство гордости захлестывает, кровь шипит в ушах, набегая волнами. Но было в этом ощущении что-то еще - разрядка, такая головокружительная и необходимая сейчас. Тело, налитое прежде свинцом, стало легче в разы; и голова в том числе.
Остролап отступает, переводит дух и смотрит брату прямо в зелень радужек, чуть улыбаясь.
- Ты был крут; впрочем, как обычно. Но в этот раз я оказался быстрее, прости.
А после сменяет фокус внимания на Пустельгу, ожидая ее дальнейшего решения: выберет ли она буро-белого или даст второй шанс отыграться Шумолапу?