— Ты боишься, - Обскура непреклонно стояла на прежнем месте, не выражая равным счетом ничего. Ее эмоции - ее враг. Это она уже начинала осознавать. Будь бесчувственным бревном и ты обязательно наскучишь сопернику. Янтарный взгляд цеплялся поочередно за каждого из присутствующих, но лишь на одну Обскура не смела смотреть. На Макошь. Пушистая кошка манипулировала, думала, что имеет тут какую-либо власть. Да, имела. Власть над этими вшивыми котами, что словно ручные собачки бегали вокруг Макоши, вылизываясь перед ней. Могла ли Обскура представить, что тоже самое она исполняла перед Левиафаном? Нет. Их отношения были крепче, выше, Обскура имела такое же положение в обществе, что и Левиафан, она была наравне с ним, словно настоящая часть его, а не простая послушница и рабыня. Здесь же, да и похоже во всем лесу, правила власть. Тот, кто уселся своей задницей на теплое место имел превосходство над всеми и очень умело этим пользовался, в свою выгоду, конечно же.
Становилось тошно.
— Ты, боишься за себя, но ты боишься не умереть. И, безусловно, мы не станем дарить тебе такую милость, как скоропостижная смерть. И очень скоро ты сломаешься, - Макошь нарезала круги вокруг золотисто-бурой, словно та дичь, загнанная в угол. Неон была недвижима. И всеми силами старалась не поддаваться на эти скользкие уловки.
- Пошла к черту, - сухо бросила в ответ одиночка и села. Просто села. Не желая подчиняться и прогибаться под кошку. Единственный, кто мог иметь над ней власть был разноглазый. Да и тот умер. Теперь Обскура была преданна самой себе и принципам Левиафана. Пусть он и умер, одиночка с гордостью пронесет через свою жизнь те же убеждения, что и Левиафан.
А потом. Потом была премерзкая фраза, значение которой Обскура уже знала. Грязь, похоть, кровь, надругательство. Она практически было выгнула спину в боевой стойке, как острая и резкая боль прокатилась по всему позвоночнику и кошка скрючилась, словно пойманная в силки лиса.
"Что это?" - кошка обернулась, смотря на свои бока, - "Левиафан?"
Она не знала про деторождение ничего. Даже представить не могла - как это. Последствия, которые ей придется разгребать. Тогда, с Левиафаном, они были преисполнены, нет, не чувств, а чем-то большим. Кошка была частью разноглазого, а он был частью ее. Они были единым целым. Не влюбленной парочкой, не котом и кошкой, желающим заполучить тело друг друга. Это было что-то более глубокое, более интимное. Обскура не мыслила жизни без Левиафана, но и в жизни не задумывалась над какими-то романтичными чувствами. Никогда не вела себя как кошка. Тень лидера - да, кошка - нет. И тогда, практически перед самой кончиной Левиафана, буквально парой днями ранее, Обскура отдалась разноглазому лишь потому, что оба понимали - рано или поздно они расстанутся друг с другом навсегда. Как знали. Помыслы Левиафана Обскуре были неизвестны, зато сама Обскура знала - она бы хотела видеть Левиафана до самой своей смерти. Пусть это будет не тот Левиафан, что сейчас стоит рядом с ней. Но у этого Левиафана будет его кровь.
Кошка закряхтела от неожиданной боли и легла возле Люси.
— Что… происходит..? Обскура? Обскурушка, держись! Я... Я не знаю что я сделаю, но я сделаю! Я помогу, только не умирай, хорошо?
- Да не дождешься, - рыкнула кошка и зашлась судорогой, поддаваясь природному инстинкту. На Цефея и Гора уже было глубоко плевать.
Нужно было поскорее избавиться от боли. Но как? Золотисто-бурая привстала и, стоя на передних лапах, все еще лежа задней частью тела, принялась тужиться. "Ну же, скорее," - боль оказалась куда более неприятной, чем от каких-либо ранений. Она вырывалась откуда-то изнутри, разрывая все тело, а особенно ниже живота, на части. Стиснув зубы, Обскура старалась не издавать ни единого звука, кроме кряхтений и тихого шипения. А потом раз. Вспышка боли и рядом с ней оказывается один комок меха. Обскура непонятливо посмотрела на кроху. Весь измазанный, липкий, мокрый.
"Что с тобой вообще делать?"
А затем новые вспышки боли, одна за другой, одна за другой. Абсолютно наплевав на первого котенка, она принялась тужиться, лишь бы скорее избавиться от неприятных ощущений.
"Ну же, Левиафан."
Она ждала его, словно тот должен был воскреснуть. Что за вздор. Последние потуги и на свет появляется он. Золотистый, с белыми пятнами, с... черными разводами на шерсти?! Не похожий ни на Обскуру, ни на Левиафана... Кошка потупила взгляд. Оба малыша были закупорены в какой-то пленке. Наспех вылизав себя, Обскура приблизилась к одному из котят и надкусила пузырь, в котором находился один из них и коротко лизнула его в морду. Запищал. Обскура поморщилась от услышанного звука. Приблизившись ко второму, она небрежно ткнула того носом. Не двигался.
Пока Обскура занималась рождением второго сына, первый так и не сделал свой первый вздох. Захлебнулся ли или изначально был мертвым, Обскура не знала. Вообще не мыслила ничего в родах. Пресловутого инстинкта матери в ней не просыпалось. Схватив мертвое тело первенца, кошка неосторожно подкинула его к лапам Люси, хоть тельце и свалилось где-то между Люси и Цефеем.
- Избавься от этого, - Обскура не чувствовала ни радости, ни сожаления. Ну умер и умер. Плевать. Материнский инстинкт либо был зарыт где-то в глубине души, либо вовсе отсутствовал. Она смотрела на мертвого сына как на что-то омерзительное, неприятное. Живой же сын закопошился где-то под задними лапами и кошка молча подтянула его к своему животу. Ведь малыши тоже должны питаться. Она видела, как это делали кормящие матери. И пусть он не был похож на Левиафана внешне, Обскура знала - вот наследник. Вот кому она будет подчиняться в будущем. Осталось только не дать ему сдохнуть.
"Нужно назвать тебя. Хм."
- Наследник. Лазарь, - звонко озвучила Обскура и грубоватым движением провела языком по макушке сына. А затем, глянув на Гора и Цефея, резко зашипела, отгоняя самцов от себя.
"Только посмейте приблизиться."
- Люси, хватит, - заприметив копошения напарницы, Обскура окликнула ту. Пусть помогает защищать будущего лидера от этих засранцев. Мало ли что они могут вычудить.