Далеко не все прелести, которые были доступны Жаровнице теперь, кошка успела испробовать, да даже хотя бы разобрать, что к чему и чего ожидать от следующего дня, ведь каждый был настолько переполнен какими-то свершениями, эмоциями и информацией, которые шокировали рыжую. Свежая пропажа брата, которого не было видно в лагере уже несколько дней - затянувшийся розыгрыш дурака Холмолапа, в которым не сомневалась ученица, немного печалил. Жаровнице было обидно, что брат не взял её с собой, особенно так надолго, а слухи про то, что он походу погиб, рыжая воспринимала как неудачную шутку.
Стоит ли говорить, как взволновалась и встрепенулась полосатая, когда Ветролап, один из старших в её новой палатке сообщил, что нашёл её брата? Кошка вздулась всеми своими щеками и рыжей шерстью и замерла как штык поля прямо перед глазами Ветролапа.
- Где?, - требовательно переспросила кошка, - - Веди скорее! Полосатая была настолько шокирована, что даже не имела никаких возможностей наполнить свой голос хотя бы какими-либо эмоциями.
Он жив! Я же говорила! Мой брат жив!
Как Жаровница надулась, так и не сдувалась. Закрыть свою пасть кошка даже не думала - совершенно забыла, что вообще её открывала, да и не чувствовала ничего, кроме этой резко напавшей эйфории, и даже когда один из небольших сухих листиков бледно-оранжевого цвета упал ей прямо на шершавый язычок, уже подсушенный ветром, не придала событию никакого значения.
Широко распахнутые глаза никак не могли сползти с морды Ветролапа, которая была сейчас перед рыжей ни капли не менее внушительной, чем у какого-то Звёздного Предка, спустившегося из высшего мира с великим посланием. Чем-то таким безрадостным, каким-то излишне спокойной она отличалась от той, чем будет у кота, который, как представляла полосатая, сообщит ей эту новость, но нетерпения не убавлялось: Жаровница была готова слететь с места и побежать к брату.

С по-прежнему широко приоткрытой пастью Жаровниа выслушала каждое слово Ветролапа, смачно глотая информацию и от всей своей детской души наслаждаясь тем, что даже звуки имени её брата, пускай и детского, так сладко отдавались во всём теле. О том, что у слов может быть какой-то вкус, Жаровница никогда не думала, да и не догадалась бы, если бы сейчас сама не почувствовала. Не доходя до ответов, до благодарностей или чего-то похожего, хлеще любого зайца кошка сорвалась в сторону, наполненную чужими запахами и неприятными до этой минуты ассоциациями, только проехавшись по носу Ветролапа шкурой на боку. Обезумев на минуты от услышанного, полосатая не стала бы и пытаться думать о том, что и как она только что услышала: в первую очередь ей нужно было попасть в эту пещеру, к брату.

- Холмолап! - взвизгнула кошка на всю пещеру, - Наконец-то! А ну вылезай! Голос её был настолько громким, что услышали бы эти визги даже подземные кроты в соседних лесах, но сама она его не слышала: сердце стучало так громко, что и взрыв бы не перебил его сейчас.

С каждым шагом тьма вокруг сгущалась, но глаза Жаровницы искрились от предвкушения так, что она совершенно этого не замечала. Ну, естественно, не совсем так: кошки просто и без всяких искр неплохо ориентировались в темноте. Незнакомые запахи и повороты смущали полосатаю, да и, к тому же, здесь витало мерзкое послевкусия присутствия Сумрачных, которое тоже, впрочем, едва ли смогло заставить рыжую задуматься о том, стоит ли идти дальше. Двигалась вперёд кошка так быстро и уверено, что и упавший камень бы её не испугал, только если бы сразу не прибил.

Но коридоры чужой пещеры становились всё менее и менее понятными, и даже если какое-то кошачье осязание могло позволить Жаровнице не врезаться носом в стену, то вот все эти повороты начинали быть слишком похожими на каждый предыдущий. В чужом запахе было почти что не сориентироваться, а Холмолап тут как-то не навонял. Ну, наверное, он просто стал пахнуть по-другому - примерно так заключила кошка, продолжая резво теряться в глуби пещеры и периодически снова и снова звать брата, и шерстинки которого пока ещё не встречалось на пути.

Далеко не скоро кошка замедлила шаг, а ушки как-то резко и вяло припустились на затылок, пряча в загривок ещё недавно озорные приподнятые кисточки. Глаза начинали более нервно и хаотично шастать по тёмными выпуклым сводам. Не то, что бы хотелось притормозить, но внезапно лапы налились чем-то тяжёлым, как валуны, и дрожащим, как вялые листики на кончиках ветвей перед самыми холодами.

- Ветрола-а-ап.., - протянула полосатая, опасаясь выдать нараставший страх в голосе, - Ты же идёшь?..

Даже если бы полосатая могла, обернувшись, увидеть своего героя-наводчика, то не стала бы этого делать, искренне не желая, чтобы тот догадался, что Жаровница струсила. Страх-то вообще этой полосатой был как-то чужд, как сугробы жаре, например, но то ли от лишнего волнения, то ли от чего ещё кошка начинала его чувствовать где-то в серединке нутра за многими слоями жёсткого желания скорее найти брата. Холмолапа, кстати, тут ещё не было, да и не отзывался он, но это было наверняка потому, что просто пока её не слышал.

Дожидаться ответа от Ветролапа кошка не стала, как-то не сильно беспокоясь о том, что кот реально остался снаружи. Да, тут было довольно мерзко и немного боязно, но с такими несильными ударами судьбы ради важного дела, дела своей короткой жизни кошка была готова пережить, поэтому, может, аккуратнее и медленнее, чем раньше, но шагала вперёд.

- Холмолап!.. - повторно взвизгнула кошка, игнорируя странное эхо, - Почему... Почему Жарёнок?..

Полосатая ещё не дошла до испуга, давным-давно привыкшая ко всяким глупостям своего брата. Она ведь знала его куда лучше, чем все остальные, и даже не стала бы пытаться удивиться тому, что он придумал какую-то очередную дурь, решив поприкалываться. Вот только совсем не вовремя - кошка не понимала, каких лягух брат выбрал именно такой момент... Она очень давно не видела Холмолапа, она очень соскучилась, да и в племени уже все решить успели, что им уже черви кормятся. Жаровницу начинало злить всё это.

- Прекращай дурить! - более злобно разразилась кошка, - Это уже не смешно! Тебя так давно нет... Сейчас же высунись! Голос полосатой стал неподдельно разъярённой, а в морде она уже менялась так, как не смогла бы даже описать: благо, темнота скрывала всю эту злость, очень резкую и жгучую обиду на брата и вяжущую, уже очень продолжительную боль от того, что так давно не видела Холмолапа и не кусала его за ухо.

- Это уже не смешно! - взвыла кошка, припадая на задние лапы.

Тьма вокруг была уже настолько густой, что начинала резать глаза. Или, кстати, наоборот - застилать так плотно, что просто не проглядеть насквозь, или, может, так у Жаровницы накатывали слёзы на глаза, что она всегда-всегда отрицала. Брат редко обижал её, а так сильно - особенно. Полосатая не верила, что Хлмолап обошёлся бы с ней так грубо в такое время. Тем временем. пока рыжая была глубоко в своих болючих мыслях, за спиной послышались шаги Ветролапа, который всё-таки шёл за ней, просто, видимо, медленно и тихо.

- Где ты его видел? - собрав все силы и спокойствие в свои маленькие рыжие лапки, переспросила кошка.

В этой тьме она видела только глазки-огоньки Ветролапа и ничего более: запах Холмолапа кошка не перепутала ни с чем, и начинала догадываться, что её брата просто здесь и не было, но одна лишь ма-аленькая вероятность того, что брат мог бы быть реально где-то тут на дне лабиринтов и в толщах сумрачной грязи стоила того, чтобы переспросить. Но, кажется, за всеми теми нежными страданиями в глазах Жаровницы начинала набираться неуверенная злость.

Ещё до того, как какой-то ответ или маленькая следующая мысль появилась в голове рыжей кошки, нечто довольно большое, по крайней мере, по сравнению с ней, грязное и грубое пронеслось буквально сквозь неё, заваливая на бок. Оно пахло чем угодно, кроме Холмолапа: грязью, листьями, этой пещерой, Ветролапом... Совершенно чем угодно, кроме её брата. Жаровница с треском грохнулась на бок, не удержав равновесия, впечатавшись челюстью в крепкий каменный пол. И от удара, и от нараставшей резкой боли в челюсти и боку кошка заскрипела зубами, но вставать не торопилась: уже дошло, что толку не было. У всего этого похода толку никакого не было.

- Тварь, - сквозь помятую стиснутую челюсть бросила кошка в сторону Ветролапа, который перестал стесняться и вылез на довольно внушительный валун, не безызвестный в этих краях. Мысли о том, что Ветролап понял опасность своей игры, кошка не рассматривала - скорее всего, ему просто надоело. Во мраке пещеры Жаровница не разглядела бы его ухмылку, была б она на морде, но яркими броскими огоньками видела невероятно самодовольные глаза, в которые упёрлась своими, совершенно другими, огненными и разъярёнными. Вставать кошка ещё не стала, но по лапам уже проходила будоражащая дрожь.

Отредактировано Жаровница (26.02.2019 13:47:36)

С несколько секунд или минут (не совсем было понятно, так как время сбилось, да и в темноте не было ориентиров, кроме чутья) кошка побродила вдоль одной из стен, убеждая саму себя, что там действительно нет ничего и похожего на запах Холмолапа, после чего уже смело и резко, с жаром, доселе показанным за жизнь, наверное, только отцу, да и то в моменты самых пылких сор, вернулась к Ветролапу, про которого только-только старалась забыть, обозвав напоследок тварью. Впрочем, все те старания, которые кот приложил для сегодняшнего розыгрыша, уже просто было нельзя оставлять без внимания: он слишком, видимо, старался.

- Серьёзно!? - переспросила кошка, - Да ты... Как ты мог!? Несмотря на лютую злобу в голосе, взгляд у Жаровницы был по-детски разбитый и разочарованный, совершенно беззащитный перед появившейся у носа тварью.

На море Ветролапа полосатая не могла разглядеть ничего, кроме подлинного самодовольства, хоть кот и пробовал продолжить свою игру, чтобы ещё немного поиграть на наивности и нервах ребёнка. Вероятно, Ветролап сам не имел и малейшего представления о том, на чём он сыграл, а если и понимал, если и пытался одуматься и как-то извиниться, то Жаровница не смогла бы и при желании разглядеть это за мутной пеленой слёз, начавших сильно и быстро наворачиваться на глазах кошки.

Несмотря на то, что лапки ощутимо тряслись, Жаровница сумела вскарабкаться туда, повыше, где стоял сам Ветролап, хоть это и заняло время: лапки, измазанные в грязи, скользили по холодному гладкому камню, но полосатая не обращала много внимания на это, сфокусировавшись на старшем коте, который открыл для неё новые горизонты собственной злобы, доселе неизвестной. Но и карабкалась она далеко не только для того, чтобы просто всмотреться в морду, безразлично холодную и спокойную: говорить было нечего, да и челюсти так сильно стиснулись от обиды, что их было и не разжать, зато вот лапка, не по-детски злясь и выпустив когти, уже с размаху летела в морду Ветролапа, намереваясь если и не спихнуть его с камня, то хотя бы немножко нашинковать.