[indent] Опалённая от ледяных северных ветров щурится, но не отворачивается: подставляет им лицо, приветствуя как старых добрых друзей [где же вы были, родимые, в каких краях?], и позволяет белоснежным хлопьям осесть на пёстрой шкуре и ресницах. Моргает часто, трясёт головой, дёргает ухом и ступает по уже плохо различимой тропинке - снег чужие следы заметает за несколько часов, а лапы проваливаются под толстый слой мягкого покрывала, что достаёт практически до живота. Опалённая шею вытягивает и лапу переднюю поджимает, втягивая морозный воздух: кажется, белка. И правда - сидит в корнях, как ни в чём не бывало, роет что-то, копошится, совсем не обращая внимания на приближающуюся опасность_смерть, а потом уже поздно становится. Острые зубы и когти впиваются в зверька, придавливая к земле; негромкий цокот, а затем тишина, лишь хлопанье крыльев взлетевшего с соседнего дерева снегиря эхом разносится по лесу, пока совсем не исчезает.
[indent] Добытая дичь остаётся лежать там же, где была поймана - для отвода глаз Опалённая всё на охоту спишет; на деле же просто хочет побыть одна. Послушать истории ветров, услышать шёпотом леса и среди хаотичного падения увидеть замысловатый танец снежинок. Вьюга расскажет ей о предстоящих морозах, деревья во сне наполнят окружающее пространство хрустом своих ветвей [им наверняка снится тёплые дни], а уходящее солнце попрощается раньше обычного, уступая свой трон на небе бледному диску луны. Опалённая всё это выслушает в полной тишине, побудет наедине с природным шёпотом ещё немного и вернётся, как ни в чём не бывало, полная новых секретов и тайн, известных лишь ей одной. Их она всегда копит_прячет где-то в груди, бережно складывая во мшистую канаву, и никому не показывает.
[indent] Но всё это вдруг прерывается - чужим запахом, несвойственными лесу звуками и, кажется, страхом (?). Опалённая щурит светлые глаза, по сторонам смотрит внимательно, пристально, и спотыкается взглядом о чью-то небольшую фигурку, прячущуюся в сугробе. Опускает голову, прижимает уши в голове и медленно двигается к ней: кажется, пахнет сумраком. Не тем, что уже опускался на лощину, но племенем, а потому следует быть осторожной. Подходит чуть ближе и замирает, выпрямляясь в прямой осанке, и до слуха словно долетает быстрое биение сердца.
[indent] - Эй, - зовёт сначала тихо, делая ещё несколько осторожных шагов. Никакой реакции. Может, случилось что? - ты в порядке? - снова тишина. Опалённая хмурит брови, дёргает хвостом и отряхивается, скидывая с себя излишек белого: чёрно-рыжей ей быть куда привычней_комфортней. Снова принюхивается и уже абсолютно точно уверена, что кошка перед ней принадлежит теням, вот только выглядит уж больно молодой, чтобы бродить по таким дальним местам в одиночку. - тебе помочь? - ровно, спокойно, время от времени озираясь по сторонам, словно из-за дерева вот-вот кто-то выскочит [вдруг засада], а потом и мышцы невольно напрягает, готовая в любой момент сорваться с места то ли на возможного противника, то ли прочь отсюда, как можно дальше, так и не успев дослушать легенды о неизведанных краях.

Отредактировано Опалённая (28.10.2018 15:26:34)

[indent] С каждой секундой небо всё темнее становится и сумрак сгущается. Опускается на лес тяжестью, прочно хватая макушки сосен в свои когтистые лапы, и вот-вот до спины достанет, отзываясь россыпью мурашек на теле. Опалённая всё смотрит по сторонам, подвох-союзников найти пытаясь, но видит лишь абсолютную белизну, да кору древесную, снегом покрытую. Ни движения постороннего, ни звука, ни-че-го, сплошная тишина, разрываемая чужим сердцебиением [прятаться надо лучше, милая]. Опалённая шаг навстречу делает, ещё один, ещё, совсем уж близко оказываясь, и замирает на месте, шею вперёд выпрямляя. Блуждает взглядом по сугробу-кошке и ждёт всё ответа, но не получает; неужто умерла? Насмерть замёрзла. Беда.
[indent] Секунда - доля секунды, - и спрятанная фигура вперёд бросается. Кричит яростно, громко, заставляя отступить назад - недостаточно далеко, чтобы оказаться вне досягаемости, достаточно, чтобы чужая лапа прошлась по морде. Опалённая от неожиданности сделать ничего не успевает: жмурится, глаза закрывая [ослепнуть совсем уж не хочется], да подставляет щёку пёструю. Кожу жжёт неприятно от когтей, и на ней полосы остаются, но не глубокие - заживут, даже шрамов не останется, - и Опалённая морщится, пока у самой из глотки недовольный мяв вырывается.
[indent] [ угроза-опасность-враг. ]
[indent] Для размышлений времени нет, и Опалённая тут же кидается навстречу, не мешкая и не теряя времени: бьёт затылком под подбородок, опрокидывает на спину и сверху нависает, будто над жертвой. Лапами сильнее к земле придавливает, давит на грудки, когтями в мягкое тельце впиваясь, уши к голове прижимает и шипит, маленькие острые клыки в хищном оскале обнажая. Сердце в груди отбивает бешеный_неровный ритм, трепыхается словно пойманная рыбёшка, выброшенная на берег реки, и зрачки округляются так, что не глаза у неё вовсе - бездны. Поглощающие_пожирающие_утягивающие. Чернее ночи, чернее темноты, чернее чёрного // под стать окрасу. У Опалённой кровь в ушах стучит: переносит весь свой вес вперёд, зарывая незнакомку в снег, и топит её, топит, вдавливая в белоснежный сугроб [под стать её окрасу], и взгляда не моргающего с синевы напротив не сводит. Зверь внутри шепчет - нет, рычит, - в самое ухо: давай же, Опалённая. Разделайся с ней, Опалённая. Чего же ты медлишь? В клетке железной по-кругу ходит, словно тигр, и твердит всё «выпусти-выпусти-выпусти». Но та застывает, противоречием объятая, и ждёт чего-то [не чуда ли?], а потом и вовсе шерсть дыбом вставшую опускает, разглядев, наконец, все очертания вдоль и поперёк. Она ведь совсем ещё юная, неопытная, едва переселившаяся в палатку воителей, и такая напугано-растерянная. Совсем ещё невинная [невинная ли?].
[indent] - Успокойся, - как можно более ровно выговаривает, спокойно, холодно, и сверлит глазами-малахитами, но не отпускает пока. - только без глупостей, - наклоняется ниже, щурится и дыханием чужое ухо обдаёт: голос становится совсем привычным, вкрадчивым, и зверь внутри снова на цепях оказывается, на стенах глубокие швы-царапины оставляя. Опалённая чуть ослабляет хватку и в сторону отходит, но по-прежнему остаётся достаточно близко - так, чтобы при необходимости юницу снова спрятать в снегу [она ведь так этого хотела]. - что это было? - что здесь делает - не важно. Кто она - по сути, тоже. Важно лишь то, что одним своим поступком-выпадом эта незнакомка может большие беды на оба племени навлечь, реши Опалённая придать столь незначительному инциденту огласку.

[indent] Сопротивление оказывается тут же подавлено; проще - Опалённая на него внимания не обращает. Игнорирует, не распыляется: она старше, она сильнее, она свирепее, а монстр внутри неё куда опасней. Приковывает к ледяной земле чужую фигурку не только лапами, но и взглядом, что давит хуже камня, и ни на мгновение хватку не ослабляет [это ведь может сулить бедой]. И, в конечном итоге, юница сдаётся. Мякнет, поддаётся и почти уже дёргаться перестаёт; только смотрит с каким-то вопросом, каким-то удивлением, будто увидела - кого? что? - призрака-видение-воспоминание. Опалённая видит это в её глазах, Опалённая знает это, потому что сама такой была. Напуганной, подавленной, загнанной, видящей во всякой прячущейся тени отголоски былого, прошедшего, того, что позади осталось, и чего уже не вернуть. Иной раз искала намеренно, целенаправленно - только бы ещё раз увидеть-коснуться, всего разок [самый последний].
[indent] [ тех, кто собою червей давно кормил. ]
[indent] Но ведь она-то сама не мираж, не эфемерный образ и не галлюцинация - вот же она, живая, практически целая стоит здесь, перед какой-то незнакомкой, и сама теряется в догадках не меньше её. А точно ли живая? Не погибла ли часом? Дёргает ухом, отгоняя бессмысленно-необоснованные сомнения, больше напоминающие котячий лепет, и сама себе твёрдо говорит «живее всех живых». Попахивает каким-то помешательством. Временным, но вполне осязаемым.
[indent] Юница перед ней - странная. Непонятная. Сумасшедшая (?). Настроение её меняется со скоростью ветра в холмистых равнинах; вот она смотрит большими глазами-озёрами в страхе, а вот уже смеётся заливисто и громко. Её хохот разносится по лощине, подхватывается воздушным потоком и улетает куда-то в поднебесье [невиданные дали], а сама она остаётся стоять перед Опалённой, всё ещё растерянная и несобранная, будто на части только что рассыпалась, потеряв их в мягком снегу.
[indent] Опалённая вскидывает бровь, чуть наклоняя голову в сторону, и смотрит сверху-вниз изучающе, пристально, почти пожирающе. Скользит по очертаниям морды взглядом, задерживаясь на таких голубых глазах, осматривает шею, плечи, грудь, и видит, что последняя вздымается часто_сильно // ещё видит проблески алого. Всё ещё нервничает. Всё ещё боится. Всё ещё не в себе. Опалённая хмыкает тихо под нос, облизывает тонкие губы, будто невидимую кровь с них убирая, и дёргает ухом. Вот оно как, значит. А чего же ты, милая, пошла тогда сюда? Чего же так сильно испугалась? Не рано ли тебе воительницей зваться, раз падка ты на столь бурный испуг? Сидела бы себе в палатке у матушки_отца_наставника под боком, грелась, да носа своего не высовывала за пределы лагеря. В следующий раз ведь и одиночка подобраться может, и то ошибкой-невнимательностью уже не будет.
[indent] Опалённая, впрочем, её словам смутно верит, но сдирать запёкшуюся кровь с раны не стала - ни к чему. Глубоко вдыхает, наполняя лёгкие морозным воздухом, и садится вслед за юницей, наспех пригладив шёрстку на груди розовым языком. Теперь уже совсем успокоилась, теперь уже сердце стучит ровно; опасности больше нет.
[indent] - Неужто запаха не почуяла? - с явным сарказмом-иронией произносит, но внешне остаётся совершенно спокойной. - может, не стоит одной по лесу гулять? Тем более в такую погоду. Тем более вечером, - озирается по сторонам одними глазами и вслушивается: ничего необычного, слышно только, как лес живёт, да снег с ветвей на землю охапками падает от собственной тяжести. - или ты заблудилась? - светлые глаза щурятся испытывающе, и Опалённая вперёд поддаётся. Они ведь совсем одни здесь, ни души поблизости. Наткнись сумрачная на лису_барсука_одиночку в действительности - легла бы костями и утонула в том самом сугробе, и нашли бы её лишь по весне.

[indent] Голос звучит ещё неуверенно, подрагивает и гнётся_ломается под напором эмоций [их остатков]; слова дрожат, словно рябь на воде от брошенного случайно_намеренно камня, а настроение скачет белкой по ветвям, ни на одной ни на минуту не задерживаясь. Смех сначала кажется диким, после - непонятным, после - раздражающим. Опалённая отводит уши в сторону, но сама не отворачивается, не решая прерывать контакт глаз [безответный]. Такую из вида лучше не выпускать, а то мало ли. Всякое ведь возможно; внешний вид бывает обманчив. Чего только стоит хорошо поставленный удар, а ведь по ней и скажешь, что постоять за себя может, и дело вовсе не в возрасте.
[indent] - Скорее уж не тебя, - не сдерживает лёгкую усмешку, и, чуть погодя, поясняет: - страх, - больше ничего не говорит. Ни о слишком громком биении сердца, ни о сбивчивом дыхании и вздымающийся грудной клетки, шевелящей снег // всё пустое [что-кто же тебя так напугал, деточка?]. Её оправдания какие-то через чур несвязные-неправдоподобные, но Опалённой, откровенно говоря, плевать. С какой стати её волновать это должно? Здесь не граница, и тем более не территория племени, так с чего ей вообще нужно знать какого Звездоцапа эта юница здесь делает? Ответ лежал на поверхности, там, где грозовая не искала, по обыкновению ныряя сразу в самую глубь внутреннего колодца: любопытство, только и всего.
[indent] Смотрит куда-то за фигуру напротив: снег с земли небольшими завихрениями поднимается, кружит в невесомости, непредсказуемую траекторию вырисовывая, а ветер гуляет меж деревьев и каменных изваяний, то и дело жалобно-угрожающе завывая. Того и глядишь вот-вот пурга разыграется, и добраться до лагеря станет куда тяжелее, как и отыскать раннее пойманную белку. Сейчас и без того каждый кусок мяса на счету, а лишнего не бывает. Не у котов-воителей.
[indent] - Правда? По какому? - спрашивает почти с интересом [он и правда присутствовал], переступает с лапы на лапу и тонким хвостом их обвивает, тряхнув шеей. «Скорее уж чьему» - проносится где-то на заднем плане в сознании, и варианты ответов тут же подставляются самопроизвольно // они кажутся слишком очевидными.
[indent] Ох ты, а это что такое? Под шерстью, кажется, колючки-шипы скрываются, полосуя фразами-словами - Опалённая кривит уголки губ и подмечает, что не так уж эта особа и проста, как может показаться, и что, возможно, когда-нибудь ей когти могут не понадобиться, чтобы резать кого-то. Но то будет потом, не сейчас, это умение придёт к ней со временем, разовьётся и укорениться, как бы она тому не противилась [строптивая], ныне это всего лишь защитная реакция. Но время всегда берёт своё, хочешь ты того или нет - тебя и не спросят даже.
[indent] - Охотилась, гуляла, думала, - перечисляет сухо, пожимая плечами, а юница вдруг взор свой тупит под лапы и лепечет ненужное-неподходящее сюда слово. Вопросительный взгляд, тихий вздох и прикрытые на секунду глаза - кажется, они не с того начали. Попробуем сначала? - не за что, - сама выговаривает как-то нерешительно, совершенно не понимая на что отвечает, но отвечает, а уточнять, пожалуй, не стоит. Много ли котов ей встречались, что после причинения вреда говорили «спасибо»? Или за что она благодарит? Странная. Диковинная. Совсем на сумрачную воительницу не тянущая, но тем и интересная.
[indent] После вопроса морщится, кривя подраненную щёку, и чувствует пульсацию_жар от раны исходящие. Которая эта по счёту? Десятая? Пятидесятая? Сотая? Звездоцап его знает. Слишком много уже было, слишком много ещё будет - Опалённая и пол жизни не прожила [она надеялась], и не раз ещё ей на память такие вот подарочки-напоминания оставят, так что толку о всего лишь очередном помнить.
[indent] - Пройдёт, - облизывается, будто пытаясь дотянуться языком до порванной плоти, и всматривается в грудь юницы. - ты как? - звучит чуть более мягко, с едва уловимыми нотками сожаления в голосе. - в порядке? - шерсть у той густая, пышная, а значит не так уж и сильно достаться должно. Погано только, что в лагерях всё равно объясняться придётся.

[indent] Неловкость повисает в воздухе тугим жгутом. Опоясывает снаружи, сдавливает изнутри, все соки выжимая - Опалённая мнётся где-то в чертогах своего разума, пытаясь поймать из сплошного стремительного потока мыслей что-то дельное, что-то не такое уж и странное, но никак не может собраться. Нужные слова улетают птицами, ненужные липнут как репей на шерсть; мешают, царапают, раздражают. О чём вообще следует говорить в подобной ситуации? О чём в принципе следует говорить с такой, как она? Опалённая не знает [знает слишком хорошо]. Все эти вопросы_фразы шаблонные зазубрены и выучены наизусть как молитвы, крутятся на кончике языка и вылетают сами по себе, как по щелчку. Обычно. Сейчас встают костью поперёк горла.
[indent] Откашливается, словно в глотке першит, смотрит вокруг себя - одиночка, значит? Возможно. Пусть будет так. Не важно. Но одна и проучить одиночку; силёнок-то хватит, дорогая? Не больно ли много ты на себя берёшь? Перед кем так выслужиться пытаешься, что без кого-либо здесь оказалась, али просто промах [очередной] загладить стремишься? Опалённая щурится, сужает взгляд и с нескрываемым интересом впивается в сапфировые глаза напротив // занятная, однако, малышка.
[indent] - Думаю, тебе повезло, что ты всё же на неё не наткнулась, - конечно-конечно, определённо повезло: от неё бы только рожки да ножки остались, да клочьями шерсть разбросанная, утопающая в бело-красном снегу. Те, кто племени не принадлежат, коварные, злые, изворотливые, а иной раз и свирепые. Проще - дикие. Ещё проще - безумные. Сами по себе гуляют, знают то, чего племенным неведомо, и всегда - всегда, - готовы напасть [в этом, впрочем, есть что-то схожее]. Такие бы на этой красавице и места живого не оставили, уж больно лакомая добыча.
[indent] [ на этот раз всё обошлось, хвала небесам. ]
[indent]                но только на этот раз.
[indent] Темнота подкрадывается незаметно - дышит в спину, наступает на хвост и крадётся на цыпочках; вот-вот накроет собою целиком и полностью, в хлопок тени оборачивая. Опалённая голову кверху поднимает и выпускает изо рта клубы пара - первые звёзды уже зажглись. Сияют средь этой непроглядной синевы светлячками и словно манят к себе на свет, как мотыльков. Опалённой бы пройти к ним по воздушным потоках хотелось, да по облакам мягким. Коснуться носом, почувствовать тёплый холод [она знает, что такое возможно] и собрать опавшую пыль в лапы, чтобы спрятать потом под подстилкой и доставать, когда с пути собьётся. Снова. В который раз. Смотрит почти печально на эти недосягаемые маяки-блёстки и замечает всё новые, ей уже известные; Горлица рассказывала о них ещё в детстве. Глупая, глупая Опалённая, верящая во что-то несуразное, неестественное, абсурдное // но и в ней ведь этого полно.
[indent] - А надо? - какая-то странная почти_провокация; на деле - самый простой вопрос. Ответа не дожидается, всё смотрит вверх и даже головой не покачает, тихо выдыхая: - не скажу, - звучит вполне себе искренне и твёрдо [так оно и есть]. - это ведь ничейные земли, а ты просто защищалась, - пожимает плечами, мол, ничего такого ведь. И правда: совершенно обычная_простая ситуация, ничем не примечательная. Она не разглядела-запуталась-ошиблась, всего лишь собственную жизненность от мнимой угрозы защищая - разве это наказуемо? Отнюдь. Даже похвально. Смелая, раз первой напала. - между прочим, неплохой удар, - взгляд опускает, а голос смягчается, звучит чуть более тепло [не так холодно]. Есть в ней что-то такое притягивающее, что-то манящее и любопытное, интерес подогревающее. - может, проводить тебя до границы? - как бы что с тобой по дороге не приключилось, как бы тени невидимые в свои сети не затянули, как бы с пути не сбили.

[indent] Сказочно. Волшебно. Магически. Ореол колдовства нездешнего-божественного-мистического на плечи шалью кружевной ложится. Касается легонько телесности, оставляя россыпь мурашек под шерстью, тихонько напевает на ухо ворожбу какую-то, повторяя как мантру [псалом], и говорит «останься».
                        «побудь ещё минуту. всего мгновение. разве это много?»
                                                // «чертовски мало.»
[indent] И Опалённая сдаётся: рушит все внутренние преграды, стены, барьеры и замки; разбирает их на камни. Камни - на крошку. Крошку - на песчинки. Засыпает ими рвы бездонные с крокодилами кровожадными, и напрочь всякую защиту отключает как по мановению. Броня дрожит, воет, покрывается паутинкой трещин и звенит [проще - ослабевает], но всё ещё до конца не сходит. Привычка. Вдолбленное в голову правило. Заповедь непреложная, незыблемая, что насквозь нутро собою пропитала, из-за которой внутри чуть холодней, чем в Арктике. Опалённая слишком долго времени в ней провела [пару вечностей], и способность хоть что-то выражать почти потеряла, став с инеем и зимой неразделимой. Одним целым. Единым. Это время - её время.
[indent] [ нельзя лететь к свету - растаешь. ]
[indent] Чужое касание всё равно, что пожар. Охватывает жаром, бьёт по рёбрам и заставляет глотать воздух. Но всё внутри - глубоко внутри, не внешне, нет, - внешне же полное спокойствие. Непривычно и странно, но отчего-то хорошо: косой взгляд на белый силуэт рядом, и Опалённая вдруг ловит себя на мысли, что ей бы звёзды на шкуре очень пошли. В хорошем смысле, конечно же. Ей к предкам ещё рано. Сумрачная на небо заворожённая глядит, словно и не видела этих огоньков никогда раньше [не замечала (?)], а сейчас вдруг открыла для себя совершенно новый мир; старый, но с другой стороны. Опалённая же к нему каждый день возвращается. Здесь ей комфортно, здесь нравится, здесь её место. Прощается каждую ночь и ждёт следующей встречи, ступая к уже знакомым местам по истоптанным тропам, и растворяется в бледно-голубом сиянии // льдистом цвете. Таком же, какие глаза у её спутницы.
[indent] Она говорит, что это красиво, и Опалённая соглашается. Расслабляет плечи, прикрывает веки и невесомо улыбается, удерживая внутри себя довольное урчание. Ведь никто не должен видеть чувств_эмоций, никому нельзя показывать, что в душе творится и в голове. Там потеряться слишком легко, если карту не иметь, а её и вовсе никогда не было - от греха подальше.
[indent] Такое простое «уже» звучит вопросом. Приковывает к себе внимание, заставляет вскинуть бровь и лукаво сощурится, опуская голову чуть ниже - так, что горки-лопатки выпирают больше обычного. И правда, разве им пора? Ещё чуть-чуть, ещё мгновение.
[indent] - Расскажешь? - пожалуйста. Опалённой правда послушать хочется, она ведь сама много историй слышала. От матушки, от тётушки, от леса-ветра-реки. Помнит их дословно - они звенят в голове соловьиными трелями, да первой капелью. Отражаются в каждом дуновении, в каждом первом луче солнца, в каждом снегопаде, и никогда не забываются. Но об этом Опалённая не рассказывает. Не таким, как она, но тем, кто ещё мал и верит в то, что другие назовут безумием-помешательством. Но здесь всё не так, иначе [снова] - может, и ей стоит открыть хотя бы одну великую тайну, пойманную когда-то когтистой лапой, и запрятанную в драгоценный ларец с остальными? Пожалуй. Но позже. Сейчас больше послушать хочется.
[indent] И снова взор к небу обращается. Считает звёзды, соединяет их в какие-то свои созвездия, вычерчивая карту неба, и нарекает каждое своим именем. Замысловатым и чудным - другие и не подойдут. Становится совсем уж темно, но пока ещё не достаточно поздно. Не достаточно, чтобы уходить прочь, и Опалённая остаётся. Туже окутывает лапы хвостом, приминает под собой снег передними лапами и в полной тише ждёт; только редкие дуновения ветра воют одиноким волком над головой.

[indent]                         « будто бы кто то сорвал линию
                                                 между морской и небесной.
                                                                                  ветер уносит твои слова -
                                                                         ты делаешь меня бессловесной. »

[indent] В её глазах звёзды отражаются как в самой кристальной воде: плывут по волнам холодным, тонут, всплывают и в мелкие льдинки превращаются, наполняя всю эту синеву мерцанием. Загадочным, прекрасным, манящим. Опалённая взгляда от неё оторвать не может - ты похожа на снежную королеву, Наледь, в этом своём белоснежном одеянии, - и не смеет перебивать. Слушает самозабвенно, почти также внимательно, как слушает пение ветра и шёпот леса, что делятся с ней своим самым сокровенным. Чужой голос сейчас звучит как-то особенно сладко, убаюкивающе, будто бы колыбельная; будто сама матушка перед сном очередную небыль рассказывает, но в её историю верить хочется. В её истории было нечто правдивое, подлинное, лежащее глубоко-глубоко на дне, сокрытое от чужих ушей-умов-глаз, но по какой-то необъяснимой причине приоткрывшееся сейчас для Опалённой.
[indent]         [ ты не сказочница, Надель.
                   ты и есть сказка. ]
[indent]                         расскажи же мне, как ты здесь оказалась?
[indent] В этой неизвестной стране, в этом непонятном мире, в котором тебе совсем не место. Тебе бы бегать меж созвездий, кутаться в звёздную пыль и дышать воздухом совсем иным; неземным вовсе. Таким же, какая ты сама. Беги, девочка, беги как можно дальше, как можно быстрее, не смотря себе под лапы и не останавливаясь ни на секунду - прошлое непременно попытается поймать тебя в свои острые когти, заточить в железную клетку и никогда не отпускать, но ты не должна ему этого позволить. Не должна оставаться здесь, среди этой черни, на этой проклятой земле, всякой святости лишённой. Ты создана для другого, Наледь, так чего же ты ждёшь? Почему остаётся зимовать с такими, как Опалённая? Ты ведь этого места_мира не заслуживаешь вовсе. Ей он наказание, ей он - единственное доступное место. Тебе он отрава и ад.
[indent] Опалённая носом воздух втягивает и поднимает голову к мириадам синих огоньков-светлячком, которые какой-то кудесник по тёмному полотну неба рассыпал, точно крупицы соли // даже не пытайся их сосчитать - непременно собьёшься. Сказка в самом деле прекрасная и стоит той любви, о которой Наледь говорит. Опалённая смотрит на чужой силуэт почти украдкой и сразу не осознаёт, что губы растягиваются в улыбке: всё-таки тебе здесь не место. Предостережения крутятся на языке, но так и остаются недосказанными, как и многое другое, что именно сейчас и стоило бы озвучить.
[indent] - Замечательная, - лепечет певчим голосом почти шёпотом, и поди-разбери кого на самом деле имеет в виду. Опускает, наконец, голову, с земли поднимается, стряхивая с себя хрусталики-снежинки, что серебряной пудрой взлетают с обожжённой шерсти и прочерчивает взглядом невидимую линию от края поляны до густого леса. - не забудь её, - и их глаза встречаются уже в который раз за этот вечер.
[indent]           мы обязательно ещё встретимся, моя милая Наледь.
              и тогда я открою тебе один секрет, подаренный мне солнцем.
                            ты только дождись.
[indent] - Кто тебе её рассказал? - тонкий хвост взмывает в воздух, поднимая за собой белый рассыпчатый шлейф, и Опалённая едва прикрывает глаза, медленно освобождая лёгкие от воздуха. - ты не замёрзла? - и откуда только это неясное волнение-беспокойство взялось? Откуда это желание помочь, защитить и укрыть от любой опасности, любых невзгод. Глупости какие дурацкие. Ничего, совсем скоро пройдёт; пройдёт, но никогда не забудется. Такое забыть никак нельзя.

[indent] Опалённая прослеживает за чужим взглядом и замирает: что же ты видишь? Соединяешь ли холодно-голубые огоньки одной линией, создавая собственные причудливые узоры; вспоминаешь ли о ком-то (не)забытом, чьё имя солью горчащей щёки и губы обжигает; видишь ли то, что от глаз иных скрыто, что другим - недоступно, тебе - известно? Казалось, что да. И Опалённая невольно в памяти события-лица из прошлого прокручивает: где-то там, среди кучевых облаков и неземных тропок, от одной звезды к другой бродят её матушка и отец, пронося на своей шерсти лунное сияние и космическую пыльцу. Ей туда попасть не суждено было, но они - Опалённая в том не сомневалась - совершенно точно обрели долгожданный покой среди призрачных предков. И пусть встретиться им суждено было едва ли, то её совсем не печалило; оставшиеся в сердце, они будут рядом с ней всегда.
[indent]              тише, тише. ты слышишь?
                    это звёзды меж собой перешёптываются.
                              не спугни.
[indent] И Опалённая замирает, пропуская сквозь себя звенящие от мороза воздушные потоки. Такое простое и незамысловатое слово «мама» отскакивает эхом от камней-деревьев-сугробов, разносится на многие мили вперёд, пусть и сказано в действительности шёпотом, и оседает где-то на самых макушках сосен - должно быть, она была замечательной кошкой, раз знает такую сказку [сказку ли?]. Мягкая улыбка с губ всё никак не сходит; что-то странное с Опалённой сегодня творится весь вечер // что же ты делаешь, Наледь? Она на снегу под собой лапой какие-то фигуры диковинные вычерчивает, чуть прикрывает веки и бормочет совсем тихо на выходе:
[indent] - Ясно, - струйка пара растворяется вместе с голосом, и они остаются в тишине ещё какое-то время. Наледь говорит, что холод ей не страшен - физический уж точно, - но что насчёт холода внутреннего? Что скажешь ты, когда увидишь-узнаешь-почувствуешь то, что скрывает трёхцветная шерсть, обугленная и прожжённая? она не увидит. - хорошо, - согласно кивает, замирает на секунду и выпрямляется, опуская лапу на землю.
[indent] А это ещё что такое? Беспокойство? Сомнение? В чём? В ней ли? Не об этом ты должна сейчас думать, снежная королева, но о себе. Совсем одна, совсем ещё молодая-невинная-чистая, отбилась от племени словно лебёдушка, а теперь в потёмках добираться до родных земель должна. Если бы ты знала только, милая моя Наледь, сколь тесна связь её с темнотой. Насколько привычнее ей в ночи-тени-мраке находиться и обитать, насколько комфортней [здесь твоё место, и сомневаться не смей даже]. Отворачивает голову, отводит взгляд и впивается глазами бледными в даль - но ты не узнаешь, милая моя Наледь. Ни сегодня, ни потом - Опалённая постарается об этом позаботиться, чтобы ненароком не спугнуть от себя подальше.
[indent] - За меня не волнуйся, - заглядывает в мордочку, что оказалась теперь совсем близко, но никакой неловкости не ощущает - не отходи. Взмахивает тонким хвостом, делает несколько шагов чуть ближе [ещё ближе] и едва-едва касается длинной шерсти боком, словно пытаясь защитить. Чужое дыхание ощущает почти физически, чувствует жар тела и сама им наполняет изнутри. - идём. Я провожу. И не спорь - тени уже совсем густые, - никаких пререканий не потерпит и одним твёрдым голосом показывает, что спорить не следует; даже если Опалённая первая окажется в лагере, всё равно бы потом за ней проследила тайком. - в следующий раз будь осторожней, - с не присущей ей лаской в голосе, с непривычной мягкостью в глазах, словно бы разом все ледники внутренние таять начали, звонкой капелью ударяясь о водную гладь. Бросает взгляд на плечи, что совсем недавно попали под удар, и с досадой выдыхает, мысленно прося прощения за столь опрометчивый поступок. Если бы она только знала кому причинит вред-боль - трудно поверить, что подле неё сумрачная воительница, как и трудно было прощаться, прерывая этот вечер. Но с ней они ещё обязательно встретятся. Не раз и не два, но куда больше. Опалённой в это отчего-то верить хотелось, как хотелось, чтобы сказочница до тех пор была в безопасности.