"Пижма."
Горький запах смешивался с металлическими нотками крови, отзываясь в голове раздражительной болью. Орех более не корчился и не извивался, словно червь, брошенный в огонь. Тело податливо расслаблялось, а сознание все еще находилось на перепутье между пустотой и чьими-то отдаленными голосами. Бледно-зеленые глаза поначалу закатились куда-то вверх, а третье веко закрыло половину глазного яблока. Целитель не видел снов, не чувствовал более никакой боли. Спокойствие, умиротворение, тишина. И...
"Пижма."
В глотку попали две семечки мака и инстинкты заставили мышцы горла протолкнуть положенное. Боль сменялась сонливостью. И этот запах. Этот мерзкий, горький яркий запах. Будь бы у него силы, он оттолкнул бы от себя источник этих ароматов, но он просто лежал и терпел. Терпел до того момента, пока горечь не распространилась так глубоко в легкие, что заставила судорожно задышать и сделать очень глубокий вдох. Прилив кислорода в теле заставил черно-белого резко моргнуть и и попытаться сфокусировать взгляд на яркой вспышке света. Все вокруг было слишком светлым, слишком белым.
"Голые деревья."
Они наступили. Пока Орех находился в отключке, предки укрыли лес снежным одеялом. Холодно не было. Горячая кипящая в прожилках кровь, подступающий к гортани страх согревал. Целитель проморгался и рассеянно взглянул на Бабочку, приподняв голову:
— Oрех. Ты слышишь меня? - поначалу он не ответил. Просто молча смотрел на свою ученицу и не мог понять, что вообще происходит. О, Предки, он и имя-то свое сейчас с трудом вспомнил бы.
- Да, - спокойным голосом выдавил из себя раненный целитель и попытался подобрать под себя передние лапы, чтобы немного привстать над землей. Вывихнутая лапа отозвалась тупой болью, а свежие раны на груди и лапе затрещали. Черно-белый скорчил гримасу и тихо шикнул, прижимая подбородок к груди. Маковые семена начинали действовать. Боль уже была не столь звонкой и резкой, но это была боль. Настоящая боль. Не та, что Орех чувствовал, когда видел раненных и сочувствовал им. Не та, когда он был свидетелем смерти своей матери. Это была физическая боль, которую Орех взаправду почувствовал лишь сегодня. И, он был готов поклясться, что впредь испытать подобное не сможет. Если такое повториться, то легче довести дело до конца.
- Лапа, - черно-белый посмотрел сначала на Бабочку, а затем на свою левую лапу, - Это вывих, - хрипло отозвался целитель. Бледно-зеленый взгляд сочувственно покосился на ученицу. Она не делала такого. Она не заслужила таких мерзких сцен. Орех всегда хотел оградить свою любимую ученицу от неприятностей, но вот, они оба оказались в безысходном положении,  - Тебе придется его вправить.
Худыш со скрипом подтянул под себя здоровую лапу и огляделся. Да, болеутоляющее действовало. В глазах промелькнули клыки барсука и в ушах отозвался его мерзкий рев.
- Куница? Бурецапка? Что с ними? - вспомнил про своих спутниц целитель и грустно взглянул сначала на Тайфуна, а затем на Бабочку.
События восстанавливались. А еще он до сих пор чувствовал на себе запах... Ласточки? Серьезно? Ласточка. Она его несла? Как там оказалась? Почему?
Лязг зубок замкнулся на загривке и Орех почувствовал, как Тайфун тащит того в палатку.
- Да, так лучше, - черно-белый, поскрипывая зубами, терпел манипуляции. Болезненный взгляд уставился на Бабочку.

>палатка целителя

Хмуро уставившись на царивший вокруг беспорядок, Тайфун не сразу обратил внимание на возвращение соплеменников и обернулся только на голос Ежевики, сухо кивнув ему, после чего отвёл взгляд куда-то за его спину, замечая Ласточку. И явная хромота той не могла быть игрой воспалённого разума. Отчего-то он не был удивлён такому исходу, однако кроме закипающего в глотке раздражения вид кошки ничего другого не вызвал, полагая, что перебитые лапы впредь избавят ту от опрометчивых поступков. Впрочем, и без того незавидное положение дел от этого не менялось: теперь проблем у них прибавилось, и племя на ближайшую луну лишилось ещё одного полноценного воина.

Поляна тем временем активно набухала волнениями, с каждой брошенной вскользь фразой стремительно нарастающей паники, вызванной всеобщим страхом и отчаянием. И едва челюсти Тайфуна напряжённо скрипнули, а взгляд недобро помутнел, в лагере появился Солнцезвезд, заставив бурого живо представить всю полноту испытываемых им в этот момент ощущений, когда перед ним предстала картина кровавых пятен на снегу и запаха рассеченной плоти.

— Случился барсук, на этот раз у платана, — глухо отозвался Тайфун, делая несколько тяжёлых шагов навстречу лидеру. Воитель был недоволен не меньше того, терпеливо пряча кипящую злость за маской равнодушия, и лишь в пустоте янтаря плескался неуловимый огонь, практически незаметный, но капля за каплей склоняющий отток внутреннего  негодования к критическому значению. — Орех с Куницей пытались защитить новоиспечённую королеву — Бурецапку — но оба пострадали. Если бы не во время подоспевшие Ежевика с Ласточкой, итог оказался бы намного трагичнее, — пояснил, чувствуя, как мысли топит сомнениями. Ему по-прежнему были  неясны некоторые обстоятельства произошедшего, в частности, по каким причинам королева слонялась в лесу в самый ответственный момент: накануне родов. Должно быть, сегодня у всех молодых кошек Грозового племени одновременно отключился мозг и притупились инстинкты, иного объяснения такому поголовному обострению бурый воин просто не видел. 

— Котёнка спасти не удалось. Сильнее всех досталось Ореху и Кунице — Бабочка уже оказала им первую помощь, — коротко доложил он и тут же недовольно нахмурился, склонив морду в направлении детской, где недавно скрылась фигура черно-белой соплеменницы. — Ласточка, полагаю, тоже временно выйдет из строя, — подробности пришлось опустить, посчитав их сейчас лишними, и, пожалуй, это стало одним большим одолжением кошке.

Отредактировано Тайфун (22.12.2018 18:33:21)

Будничное потрошение бедной мыши было бессовестно прервано, заставив старейшину подпрыгнуть на месте и вздыбить шерсть. Когда её слабый нос учуял зловонный запах крови, она всполошилась как молодая курица, потерявшая свои насиженные яйца. Бросив недоеденную полевку, плоть которой с трудом смогла прокусить, Малина заметалась по поляне, тыкаясь носом то в холодные глыбы, то в неповоротливых котов. Она не понимала, почему все разом встревожились, из-за чего встревожилась и она, но случилось что-то плохое. Плохое, и к тому же с её Ласточкой. Не подводило старуху шестое чувство в этот раз, ведь как чувствовала, что утреннее покалывание в правой лапе не к добру.
- Ласточка! - во все горло завопила старейшина и напрягла зрение, выискивая среди разноцветных пятен знакомый белоснежный воротник. Она со всего маху врезалась лбом в чью-то спину, нарочно отдавила чужой хвост и душевно плюнула в наглую морду, постоянно маячущую перед глазами. В охватившей старую голову панике Малина носилась по всему лагерю, сеяла еще большую панику и вопила как не в себя. Пробегая мимо Бревнозвезда и Колтуна, или как там его, она услышала слова "барсук", "пострадали" и "Ласточкой", не вдаваясь в общий смысл сказанного. Этого было вполне достаточно, чтобы сердце старой кошки замерло на мгновение от страха, а глаза полезли на лоб. Неужели все таки случилось? Её, вечно бесившая, не уважающая старших, нерадивая Ласточка мучается от боли, или еще хуже, умирает в муках?
Ох, как Малина перепугалась. Так перепугалась, что влетела в бедного Колтуна и проревела как медведь в его каменную мину. - Ласточка! Что случилось с Ласточкой? Почему ты позволил барсуку на нее напасть? Почему ты позволил ей напасть на барсука? - в наливном янтаре бушевали огни безумства как и в помрачившейся голове, которой Малина вертела во все стороны, всё еще не теряя надежду отыскать черно-белую кошку. И отыскала. Случайно увидела её у целительской палатки. 
Бросив полосатого, не сказав ему ни слова, она метнулась к двухцветной бестии, заставившей не слабо за неё поволноваться. -Ласточка, Звездоцап тебя дери... - с ужасом воскликнула Малина, оценивающе глядя на состояние дочери. Что с ней вытворял этот барсук? Малина не хотела представлять. Она хотела сию же минуту кинуться в лес на поиски этого оборванца и надрать его непостыдный зад. И кинулась бы, если бы материнский инстинкт не подсказывал, что первым делом нужно позаботиться о своем отпрыске. - Давай, расскажи, где у тебя бо-бо? - с нотками заботы в голосе скрипнула старая, уже заметив неестественно выгнутую конечность.
Она коснулась языком задней лапы и принялась интенсивно вылизывать, с придыханием приговаривая: - У Бревнозвезда боли, у Паленой боли, у Колтуна, чтоб его Звездоцап, боли больше всех, а у Ласточки не боли, - старая и избитая фраза как сама Малина. Много лун назад кошка залечивала так все ушибы и мелкие царапины несносной Ластушки. И ожидала, что этот раз не исключение. Она оторвалась от процесса и подняла глаза на воительницу, ожидая увидеть облегчение.

Воительница услышала. Этот голос, который продирался сквозь самые кошмарные кошмары, невозможно было не узнать и, увы, проигнорировать. К воскликам старейшины добавились топочущие шаги, и Ласточка, задремавшая с головой между передними лапами, болезненно зажмурилась.
Нужно было найти место поукромнее. Где-нибудь на территориях Ветра...
Ласточка-Ласточка-Ласточка... предки, почему вы не насадили меня на те палки?
- Прекрати-и-и, - замерев, будто надеясь, что прикинуться камнем - отличная идея, протянула черно-белая кошка, мученически выдерживая настойчивые вылизывания косматой старейшины. Признаться, обычно Малина орала в двух поводах: невкусной дичи и симпатичного самца, а потому такое внимание к своей персоне показалось её дочери... странным.
И где-то... наверное, необходимым.
Совсем чуть-чуть.
- Почему ты позволил барсуку на нее напасть? Почему ты позволил ей напасть на барсука? - спрятав в усах улыбку, строптивица, все еще не меняя положения, как могла делала вид, что спит, а сама впервые, наверное, в жизни наслаждалась тем, как о ней заботятся.
Рассказывать, где "бо-бо", Ласточка как-то не стала - к тому же до нее донеслось, как предводителю доложил - наябедничал - Ежевика, а потому только и оставалось, что поджимать вылизываемые уши да слушать причитания старой кошки.
- У Бревнозвезда боли, у Паленой боли, у Колтуна, чтоб его Звездоцап, боли больше всех, а у Ласточки не боли, - ворковала над ней мать, и черно-белая от души понадеялась, что большая часть соплеменников столпились где-нибудь в районе звездоцаповых лесов и не видели, как их самая главная заноза в племени подворачивает под себя лапы да жмурится, изредка вставляя пару слов:
- У барсука... у барсука боли, - пробурчала, словно обиженная на весь свет, Ласточка, наконец приоткрывая один глаз.
- Развела сопли-слюни, - беззлобно фыркнула черно-белая, неуклюже подтягивая больную конечность и натыкаясь взглядом на полосатого соплеменника. Даже уши на всякий случай поджала с вызовом, чтобы не думал там себе невесть что.

Кровь глухими толчками пульсировала в ушах, разбавляя иллюзию звенящей тишины, на которой так безуспешно пытался сосредоточиться Тайфун, чтобы абстрагироваться от внешнего  шелеста нестройных голосов переговаривающихся котов на поляне. К ночи суматоха на поляне улеглась, но по-прежнему лагерь заполняло это удушливое облако переживаний и страха.

Немигающими глазами Тайфун смотрел вперёд, уперевшись взглядом в палатку целителя, где совсем недавно скрылся  Солнцезвезд, решивший оставить все обсуждения насущных проблем на утро, а следом вышла и Ласточка. Хрупкая, до свербящего в поджилках раздражения покорная в этот самый момент, молодая кошка выглядела беспомощной в своём бессилии, невольно пробуждая внутри странное чувство.. понимания? Он слышал тихое дыхание воительницы и, если бы захотел, смог бы рассмотреть, как неровно вздымаются ее бока, на котором в хаотичном беспорядке разбросанные свежие  ссадины, скрытые под слоем тонкого снега. Паршивый, бесконечно тянущийся вереницей трагедий, день, казалось бы, ничего не могло испортить, и Тайфун даже на мгновение  пожалел было, что не принял в лесу щедрое предложение соплеменницы — возможно тогда бы эта чёрная полоса трагичных событий немного разбавилась эмоциональной и телесной встряской. 

Однако в этот же момент напряжение в мышцах лопнуло, хлёстким звоном осев в ушах, когда на него налетело что-то мягкое, распространяя вокруг себя остро пахнущее амбре. Тайфун почти опешил от такого обилия шерсти, невольно восприняв возникшее перед ним нечто за силуэт черно-белой воительницы. Впрочем, когда копна меха и округлённых в ужасе глаз приобрела очертания взъерошенной Малины, прежде бросившейся на него с обвинениями о пострадавшей Ласточке, он медленно перевёл взгляд на последнюю, убеждаясь, что та была гораздо более привлекательной наружности. Досадно, что опасения заботливой старухи не были оплотом реальности, хотя частично его вина в ее поступке была.

И как бы ему не хотелось сейчас оставить это скопление гомонящих и толкающихся в невообразимой тесноте котов, бурый воин сделал решительный шаг совсем не в направлении леса. Разум твердил не соваться в это осиное гнездо, но было уже поздно, когда тушка белки упала рядом с пострадавшей, и взгляд янтарных глаз прожег мордашку молодой воительницы.

— Новые методы лечения? Тогда, может быть, это поможет, — глухо  пробасил он, позабавленный сценой материнской заботы — ему в детстве, кажется, давали смачные подзатыльники за бездумно полученные ссадины  — и придвинул дичь ближе, намекая на отсутствие отказов. В противном случае, Малина скормит ее кошке насильно вместе с своей слюной. 

— Что с лапой? Бабочка тебя осмотрела? — поинтересовался он, скорее озабоченный ее состоянием, как временно недееспособного воина.

Отредактировано Тайфун (09.01.2019 14:10:36)

→ Палатка целителя (разрыв; утро)

[indent] Остаток ночи Сипуха провела всё в том же тумане. Кое-как пробравшись Кунице под бочок, она, свернувшись болезненно-горящим клубочком, лежала и бормотала какую-то бессвязную бессмыслицу сквозь не смыкающиеся от озноба челюсти. Ей казалось, мир вокруг остановился, и одновременно с этим жизнь покинула её собственное тело. Жизнь и разум. Остались лишь смятение, лихорадка, отчаяние, боль и страх, справиться с которыми юный, ещё не окрепший организм был не в состоянии, но никто, никто не мог ей помочь. Не мог или попросту не захотел. А Сипуха лежала, разрывая под собой землю и до мяса счёсывая подушечки лап в отчаянной, неосмысленной попытки убежать от этой действительности, в которой перед застеленными слезами глазами плыл силуэт неестественно скрученной в предсмертной агонии да так и заставшей матери, ранивший настолько глубоко и посеявший в чуткой душе такой страх потери, новой встречи со смертью, что, сблизившись с Куницей и не найдя для себя с тех пор никого роднее, ближе, дороже, едва не потерявшая второй раз за два дня эту частичку своей души черепаховая одним лишь чудом не помутилась рассудком, повиснув на таком тонком, зыбком волоске, что это спасение можно было сравнить с настоящим чудом.
[indent] Жар, всю ночь мучивший её до выкручивающей ломоты в костях, что-то вытопил из неё, уничтожил, и тень, выскользнувшая на поляну под призывный глас предводителя, действительно больше походила на какой-то осунувшийся и похудевший блик, нежели на себя естественную, природную: живую и подвижную, неудержимо яркую, как бьющийся мотылёк. У юницы больше не горели неестественно, незряче застывшие глаза. Она даже не сразу поняла, что происходит и зачем все собираются, лишь заторможено водила головой из стороны в сторону в тщетных попытках сосредоточиться и удушающей надежде, что повод - не ещё одно нападение, не новые раненые. Временную смену наставника Сипуха прожила в том же трансе. Кивнула коту привычно учтиво, открыла было пасть, но натужная попытка выдавить хоть звук отозвалась сорванным хрипом, и вислоушка отвернулась, скрывая заминку. Пусть всё останется так. В конце концов, чему ей радоваться? Она - не шестилунная малышка, восторженно ждущая начала новой жизни, она - ребёнок, едва не потерявший своего настоящего, родного и тёплого наставника. Так откуда же взяться церемониям?
[indent] А вокруг чествовали Косулю. Чествовали так, словно несколько часов назад ничего не произошло. И, наверное, это даже было правильно: как иначе жить? Она и сама раньше переключалась также легко и быстро. Пока что-то внутри, замкнув, не перегорело, не сломалось, не выдержав перенапряжения. - Косуля, - отстранённо встрепенувшись, прошептала себе под нос грозовая, натыкаясь взглядом на знакомый светлый силуэт. - Это потому, что глаза косые? - без тени насмешки или издёвки. Просто Сипуха - это Сипуха. Что на уме, то и на языке. А голова после страшной ночи так и не заработала.

[indent] Ты её не заменишь, даже если встанешь, - эхом гудело в тяжёлой от усталости и переживаний голове, рвалось с языка, царапая пересохшее горло, но у юницы не было ни сил, чтобы препираться со старшим, ни привычки оскорблять Своих, даже когда было настолько плохо, что хотелось вместо земли, в которую впивались когти, выломать себе рёбра и вырвать сердце, чтобы больше никогда ничего не чувствовать, чтобы больше не переживать это, чтобы жизнь, обязанная быть радостью, не смела превращаться в такую изощрённую муку. Почему? Почему всё так? - Я никогда не филоню, - бесцветно отозвалась на упрёк черепаховая, равнодушно вылизывая шёрстку. Не потому что хотелось, но потому что надо, потому что так учили: в первую очередь судят по внешности, даже в самый голодный, холодный, жестокий период каждый в племени обязан выглядеть как с иголочки, чтобы никто из соседей не смог предположить, насколько на самом деле плохи дела. Мать называла это политикой. Сипухе на это слово и всё, что оно под собой подразумевает, было решительно наплевать, но Рябина была старой и мудрой кошкой, черепаховая любила и уважала её, поэтому принимала заветы, как данность. Она должна выглядеть хорошо. Должна хорошо учиться. И должна улыбаться, даже если скрытые густыми усами губы дрожат, а из груди рвётся отчаянный, истеричный плачь. Когда на кону статус и репутация племени, никого не волнует, что ты чувствуешь.
[indent] И Сипуха улыбнулась. Кивнула и встала, делая вид, будто бы ничего и не было. Будто бы все эти часы, тянущиеся с ночи, с пробуждения, она не переживала один из самых страшных кошмаров в своей жизни. Мысль о завтраке для Куницы грела. Мёртвые не едят, и то, что Змеелов предлагает принести что-то для неё, лишнее подтверждение тому, что сердце её наставницы ещё бьётся. Что ей лучше и она скоро-скоро поправится. - Я хочу принести ей голубя. Она любит их больше остального, - пустой голос обрастает теплотой, мягкостью, интонацией. Да. Куница стоила того, чтобы всё это пережить. Пережить, оставить позади и стать собой. Прежней. Такой, какой себя любила она, какой знала её Рябина, какой она может быть полезной своему племени. И своей наставнице.

→ граница Гроза/Тени

Отредактировано Сипуха (11.01.2019 00:57:07)

Малина протяжно выдохнула, слыша родное бурчание от черно-белой воительницы. - И у барсука. Шоб у него повылазило, - ворчливо отозвалась она, недовольно хмуря брови и представляя уродливую морду зверя. Звездоцапово отродье, покусившиеся на её дочь. Но сейчас недовольное фыркание Ласточки говорило, что она идет на поправку. Повезло паршивцу, иначе не сыскал бы своих зубов. - Ну шо ты опять начинаешь, - возмутилась старуха, услышав что-то про"сопли-слюни", но переспрашивать не стала. Она знала, что эта заноза в подхвостье снова чем-то недовольна, и снова, должно быть, ей.   
Появление самого Тайфуна и его слова Малина решительно оставила без внимания, будучи все еще недовольной его поведением. Свое внимание она сразу же переключила на Бурецапку и уловила конец фразы, обращенной Ласточке. - ...как ты теперь своего ученика тренировать будешь? - ученик! Мысль промелькнула в голове Малины, будто вспышка молнии, рассеявшая туман в старческом сознании. Старуха поднялась на лапы и с решимостью во взгляде посмотрела на рыжую кошку. - Её ученика возьму я. Ваш Бревнозвезд мне уже сотню лун никого не дает обучать и почем зря! Предки знают, какие там у него в голове опилки, что он никого мне не доверяет, - фыркнула старуха, пуша шерсть и топорща усы, превращаясь в большой шар мха и недовольства. Мышеголовый пень. Давно пора отправить его в палатку старейшин, да ведь никто не воспринимает слова Малины всерьез. Да подними она бунт, решат, что отморозила голову и отправят к Ореху. Что за глупцы.   
Её бока тяжело вздымались под густым слоем шерсти, глаза горели как два огня. Малина снова начинала принимать вид взбалмошной курицы. Она вся встрепенулась, немного успокоилась и пригладила шерсть, поворачивая голову в сторону Ласточки.  - Можешь не беспокоиться, я позабочусь о твоем... - кошка запнулась, с усилием вспоминая имя очередного оруженосца. И ведь как назло они все были на одну морду. - Тунце, - и воинственно взглянула на Бурецапку, не желая делить уже практически своего ученика с кем-то еще. Еще чего. Удумала тут.
Она не позволит отбирать у нее единственную возможность доказать серьезность своих намерений. Ведь если старая закончит воспитание этого оруженосца, всё племя убедится в её надежности и перестанет воспринимать как двухлунного котенка. Её начнут слушать, станут, наконец, прислушиваться. И тогда Малина покажет их затуманенным головам, какой их мудрый и великий предводитель на самом деле мышеголовый чурбан.
- Поздно, милая. Он уже мой, - с нажимом ответила серо-белая кошка, угрожающе подавшись вперед в сторону Бурецапки.

Отредактировано Малина (11.01.2019 16:03:36)

палатка целителя >>>

Сон не шёл, оттого Бабочка выглядела хуже, чем обычно. Она выбралась из палатки, всё ещё обдумывая слова наставника о смерть-ягодах, которые растут на деревьях. Он уверен, что в них есть польза, но какая? Как выяснить, для чего они нужны, если в настоящий момент действовать на свой страх и риск слишком безрассудно? Если бы Предки подали хоть какой-то знак, нам было бы легче. Метнув быстрый усталый взгляд к серому небу, откуда сыпал частый снег, Бабочка еле слышно выдохнула. Когда закончатся эти Голые Деревья? Каждый день в ожидании войны, каждый день среди заметно похудевших воителей, каждый день в переполненной палатке целителя. Ученица ощущала, как силы медленно оставляют её. Нет, уверенность в собственных силах.
Солнцезвёзд созывает собрание. Посвящает Оленехвоста. Бабочка заставила себя улыбнуться уголками губ, чтобы хоть немного поддержать брата, чей взгляд выловила на пару секунд. Она негромко промяукала его имя, но едва ли охрипший голосок было слышно из дальнего конца лагеря, оттуда, где в тёплый сезон был папоротниковый туннель.
Хвала Звёздному племени, предводитель не забыл и о просьбе Ореха. Снарядил целый патруль на помощь Бабочке. Это слегка подстегнуло кошку, и она торопливо приблизилась к Солнцезвёзду и воителям, которые будут её сопровождать. Много лап - много трав. Ягод. Трав уже не найти.
- Возможно, это займёт целый день, - тактично предупредила Бабочка, намекая на явно ухудшающуюся погоду. Но откладывать этот поход было нельзя, не факт, что условия будут лучше завтра или послезавтра, а запасы таят на глазах. Хотя бы что-то. Паутину, можжевельник. Смерть-ягоды... Просьба Ореха прочно засела в голове, и Бабочка не могла сегодня вернуться без необходимого. Она обещала достать эти ягоды - и она достанет.
- Отправимся к Гнёздам Двуногих. Возможно, в их садах ягоды сохранились лучше, чем в лесу, - далеко не факт, но эти существа всегда были странны. Они выращивали травы и кустарники сами, быть может они их сохраняют и в Голые Деревья? В любом случае, путь туда лежит через высокие сосны, где растёт можжевельник. И водятся барсуки. Бабочка инстинктивно глянула на Косулю. Теперь с ними целый отряд.
Кошка, распушившись, взмахнула хвостом и двинулась к выходу. Лишь бы снегопад не помешал им на обратном пути.

>>> территория Двуногих