— Ты права. Странная.
Мошка облегченно улыбнулась. Приятно знать, что ты не одна такая! Тем более, от того, кто вырос в Племени, привык к этому!
— Переживаешь о своём грядущем посвящении в воительницы? Твоё имя станет иным.
— Я больше переживаю, что не изменюсь. Я не особо хочу - но этого от меня того-этого, желать будут. Так? Я думаю, так. Просто... Ты зовёшь меня Мошкой, но я до сих пор... Мявра. Мявра эт моё старое имя, если чё. Мне его дали за то, что я кричала подобным образом, когда мне драли хвост. Хехе. — Кошка попробовала своё старое имя на вкус. Она не могла не признать, но оно чувствовалось намного роднее. — Я...
Я боюсь взрослеть. Оч боюсь.
— Просто... Если я как Ива... И, и остальные? Ммм... Если я полностью изменюсь - как я могу быть уверена, что это по-прежнему буду я? — Мошка дёрнула ухом и посмотрела на Луну. — Я стану как моя наставница? По ней и не скажешь, что и она когда-то была одиночкой. Я стану как Ива? Мы с ней чуточку похожи, она тоже чёрно-белая, но такая... Ух, какая...
Ой. Ой-ой-вэй. "Чёрное". "Белое". МАТУШКИ-КОШЕЧКИ, Я ТАКАЯ ГЛУПАЯ!
— Сойкоглаз... Ты... знаешь, что такое цвета? Я всегда забываю про твоё, эм... Ха-ха! Ну то понял. Так вот. Эм. Цвета? Ну, знаешь. "Чёрное". "Белое". Я, эм, ха, я понимаю, что ты их не видишь... — Теоретически, он всегда должен видеть чёрный цвет? Нет? — Так, эм... тебе кто-нибудь... пояснял? Ты того-этого, не обижайся, если что. Я не обидеть хочу, я просто хочу сменить тему, чтобы ты не подумал, что я унылая бубука. Ха!
Лучше бы я начала говорить о бабочках. О чём угодно. Я так не хочу его обижать. Мошка искоса посмотрела на старейшину. НО МНЕ ТАК ИНТЕРЕСНО, Я ЩАС УМРУ.
— Я, если чё, могу попробовать пояснить!
Эт звучит как забавная игра!
— Эт звучит как забавная игра!

Отредактировано Мошка (12.12.2018 13:25:22)

Мошка была болтлива, не в пример обычному, но Сойкоглаз только отстранённо улыбался, наслаждаясь ничего не означающей беседой. Суетливые – быстрые, встревоженные, точно певчие птицы, вспугнутые неловким охотником – её слова метались вокруг старейшины кружевными хлопьями снега, и тот позволял им виться и резвиться в своём беспорядочном танце и лишь изредка вставлял ответные реплики.

– Разве тебе стоит меняться? – удивлённо склонил голову набок пятнистый кот, заслышав первые тревожные ноты в голосе соплеменницы. – Ведь ты хороша тем, какая ты есть. Как и каждый из нас. И новое имя и новые обязанности не должны тебя пугать. Ну, мне так кажется, – неловко рассмеялся он. – К слову… Я надеюсь, сейчас твой хвост в порядке.

И Мошка продолжила. Говорила, легкомысленно порхала с одной темы на другую, неосознанно увлекая за собой и своего собеседника, и неизбежно пришла к тупику: врезалась в то самое чувство такта, которое Сойкоглаз ненавидел до зубного скрежета.

«Никто не хочет ранить чувств калеки, – прикусил он кончик языка и уткнулся носом в грудь. – И этим делает только хуже. Предки, Мошка, неужели и ты туда же?..»

– Цвета?.. – помедлил старейшина, стараясь скрыть раздражение за простым взмахом хвоста, и вновь вскинул на ученицу монохромно-голубой взгляд. – Я… Да, знаю. Я выучил. В палатке старейшин не особенно много развлечений, знаешь ли, так что я могу назвать окрас – цвет, да? – каждого кота нашего племени, – тонко усмехнулся Сойкоглаз и тут же хитро прищурился. – Вот только… Зачем это мне? – Он замялся. Задел клыком нижнюю губу и потупился; а затем тихо засмеялся, возвращая голосу прежнюю наигранную беззаботность. – Я ведь даже не смогу увидеть их удивлённые морды, когда скажу, что серо-белая шерсть Ивы сегодня особенно красиво лоснится. Красиво… Кстати об этом, – горько хмыкнул пятнистый кот, прервав себя на полуслове. – Столько понятий, от которых я бесконечно далёк. Что принято считать красивым? Как это – красиво? И как – уродливо? И как понять, что на самом деле красиво, если у каждого своё восприятие? Я много думал над этим. И слышал много разных версий. – Подвернув под себя лапы, Сойкоглаз устроился на земле и положил на них подбородок. Разговор обещал быть долгим. – Эй, Мошка, а расскажешь мне свою?

— Разве тебе стоит меняться?
— Не знаю. Типа? В этом идея? — Я тут чё, зря расстраиваюсь? Э-э-э-э.
— Ведь ты хороша тем, какая ты есть. Как и каждый из нас. И новое имя и новые обязанности не должны тебя пугать. Ну, мне так кажется.
Мошка растёрянно опустила взгляд. Стойте. Мне никто никогда такого не говорил! Уж я-то помню. "Ты глупая". "Ты шумная". "Ты бесполезная". "Ты мясо". Это нормально? Я могу остаться такой?.. Мошка испуганно подняла взгляд на старейшину и попыталась влить всё своё чувство благодарности в следующую фразу:
— А-э-э... Пф-ф-ф! Ха-ха. Эм. Спасибо?
Никто никогда не догадается, что я чуточку смущена. Никто.
— К слову… Я надеюсь, сейчас твой хвост в порядке.
— Иногдаболиткдождюатакничегострашногохаха! — Протараторила с энтузиазмом Мошка, обрадованная возможностью уйти от темы.
— Цвета?.. Я… Да, знаю. Я выучил. В палатке старейшин не особенно много развлечений, знаешь ли, так что я могу назвать окрас — цвет, да? — каждого кота нашего племени,
— Ва-а-ау! Это же... типа. Многа!
— Вот только… Зачем это мне?
— Понятия не имею! — А правда, зачем? Эх-ма...
— Я ведь даже не смогу увидеть их удивлённые морды, когда скажу, что серо-белая шерсть Ивы сегодня особенно красиво лоснится. Красиво… Кстати об этом/ Столько понятий, от которых я бесконечно далёк. Что принято считать красивым? Как это — красиво? И как — уродливо? И как понять, что на самом деле красиво, если у каждого своё восприятие? Я много думал над этим. И слышал много разных версий.
Чего-о-о? Мошка наклонила голову на бок. Так, падажжи...
— Эй, Мошка, а расскажешь мне свою?
— Свою... теорию... красоты? Пф, легко! — Мошка задумалась. — А не, наврала. Не легко. Ну я-то с этим справлюсь! Э-э-э...
Может, вспомнить моих бывших? Не-е, плохой пример. Я больше задумывалась о выживании и его положении, чем о красоте. Хмм, хмм, это очень сложная игра! Мошка начала осматривать всех присутствующих на поляне. Все красивые! Все симпатяжки!
— Я типа люблю всё, что движется, ага? Но, эм... — Мошка неопределённо повела плечами. — Если говорить о внешней красоте... То оч важна сим... миметрия. Меметрия. Во. Эт когда справа и слева всё одинаковое, если чё. Бывает, что у котика там лапа одна короче другой. Или глаз один большой, а второго ваще нет. Эт не оч красиво. Это может быть уродливо. Пара-тройка шрамов для кота может быть просто вкуснейшим зрелищем для глаз - они показывает что он типа сильный. Но если эти шрамы оставляют залысины, если эти шрамы коверкают тело, меняют его форму, слишком видны, если... если напоминают о смерти, о хрупкости тела...
Мошка посмотрела на свои лапы. Сейчас всё заросло.
— Примерчик: я. Когда я голодаю, мои шрамы становятся видны. Я становлюсь уродливой. Это даже на ощупь неприятно! Эть тоже влияет - если котик на вид неприятнотрогательный, с ним общаться не хочется, не-не! — Мошка встрепенулась. — Ну и ассоциация с цветами оч важна для некоторых, конечн. Мне не критично, но я люблю сравнивать тех, кто мне мил с... чем-нибудь.

Отредактировано Мошка (13.12.2018 23:29:02)

Сойкоглаз мерно покачивал кончиком хвоста в такт словам соплеменницы. Его клонило в сон, а мелкий снег, сыплющийся с небес, едва ощутимо задевал шерсть, и словно бы ещё больше убаюкивал пятнистого кота.

— Я типа люблю всё, что движется, ага? — совершенно бесхитростно поведала Мошка, и старейшина молча улыбнулся себе в усы и негромко заурчал. — То оч важна сим... миметрия. Меметрия.

— Симметрия, — мягко поправил он и с интересом вслушался в дальнейшие разъяснения. Подобной версии Сойкоглаз ещё не слышал, но ему было приятно, что соплеменница старается объяснить так, чтобы и ему, коту, лишённому зрения, было всё понятно.

— Примерчик: я, — между тем продолжала разглагольствовать ученица, явно войдя во вкус и чувствуя себя настоящим рассказчиком. — Когда я голодаю, мои шрамы становятся видны. Я становлюсь уродливой.

— Уверен, ты всё же очень красивая, — тепло улыбнулся старейшина и машинально дёрнул ухом, смахивая приставшую снежинку.

— Ну и ассоциация с цветами оч важна для некоторых, конечн. — Голос Мошки набрал силу, стал резче, живее, и Сойкоглаз приподнялся на лапах и с любопытством приоткрыл рот, стремясь уловить все оттенки настроения бойкой соплеменницы вместе с нитью её запаха и скачка́ми интонации. — Мне не критично, но я люблю сравнивать тех, кто мне мил, с... чем-нибудь.

— Сможешь сравнить с чем-нибудь и меня? — поинтересовался кот, но тут же, сообразив, какой это могло иметь подтекст, отпрянул и смущённо прижал уши к затылку. — Ну, то есть… Ам… Забудь. — Он небрежно встряхнулся и прошёлся возле ученицы, пытаясь скрыть неловкость за чеканным шагом, но почти сразу же остановился и вперил невидящий взгляд себе под лапы. Вспомнилась одна давняя история, которой с ним поделились ещё в раннем детстве. — Знаешь… Я как-то слышал, что красиво – это когда тебе что-то — ну, или кто-то, — на этих словах уши Сойкоглаза незаметно порозовели, — нравится. К кому ты чувствуешь привязанность, благодарность или, в особенности… — Слово — острый осколок льда, застрявший в глотке. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Старейшина запнулся, выпустил когти и мгновенно спрятал их, застигнутый врасплох минутным порывом выцарапать это самое слово из своей головы, а лучше — прямиком из сердца, и оставить там лишь зияющую проплешину; уродливую, не способную порасти скрывающей её шерстью. Ту, что стала бы шрамом, а на деле — малой платой за освобождение. — Любовь. Вот что такое красиво.

Слепой кот отвернулся от собеседницы и тихо выдохнул.

Отредактировано Сойкоглаз (16.12.2018 12:21:13)

Сойкоглаз благодарно улыбнулся, стоило Мошке начать «описывать» его яркими, понятными образами.

Котику нравился снег, нравился его обжигающий холод и скрип под лапами; нравилось, что он мог быть разным: рыхлым и сыпучим во времена заморозков, а с наступлением оттепели забавно сминался в любые фигуры и формы; падал откуда-то с небес, где его нельзя было поймать, свободный, вольный и никем не пленённый.
И следы – такие же, как и пятна на серебристой шерсти, – отпечатанные на снегу, старейшина вообразить мог. Их текстуру, гладкость углубления и более острые кромки.

– А в конце пути чудом сохранившиеся два цветка, бледные... сиреневые... Между-между. Как облачное ночное звёздное небо. Как твои глаза, – продолжала вдохновенно вещать соплеменница, и Сойкоглаз зажмурился, пытаясь представить себе цветы и то самое таинственное звёздное небо, о котором был неоднократно наслышан, но не более того. – Это всё — ты. Вот так вот!

– Это всё – я, – шёпотом повторил он и вдруг лучезарно улыбнулся, прильнул к мордочке Мошки и лизнул её в щёку. – Спасибо! Это… Это было очень здорово.

Его переполнял восторг и искренняя благодарность, но тема разговора быстро сменилась, и былое настроение постепенно поблёкло, уступив место чему-то монотонно-серому.

Старейшина нахмурился, вслушиваясь в голос собеседницы, и с удивлением поймал себя на мысли, что не может с ней поспорить. Мошка была права: любовь – это дом. То, что греет изнутри даже в самую лютую стужу, и дарит силы и вдохновение на поступки, чуждые лишённым этого чувства котам; это тёплая подстилка, согретая родным боком, и кусочек дичи, припасённый для уставшего друга; это смятая кувшинка, ценой мокрой шерсти и горькой болотной воды в горле выуженная из особенно топкой местности; это сказки на ночь и мягкие уверения, что всё будет хорошо, даже если это желанное «хорошо» не наступит никогда.

Красота же могла быть чем-то другим: более острым, опасным и не всегда благостным.

Но если любовь была домом, то мог ли Сойкоглаз считать себя бездомным? Он вздохнул и незаметно прикусил губу, отгоняя непрошеные мысли о Вяхире и Комете.

– Обычно я ваще не думаю, – мяукнула Мошка, и пятнистый кот вздрогнул и рассеянно уставился по направлению её голоса.

– А? Да… – невнятно ответил он, постепенно сбрасывая задумчивость, и со вкусом потянулся. Глаза слипались, а в животе призывно заурчало, и старейшина запоздало вспомнил, что за весь день у него и маковой росинки во рту не было. – Спасибо за разговор, Мошка, – отозвался он и, взмахнув хвостом, направился к куче с дичью. – Ещё… увидимся.

Подхватив крупную мышь для Безуха и тощего воробья для себя, Сойкоглаз встряхнулся и устало поплёлся в палатку старейшин. Он был измучен, истощён морально и физически, но молодой организм быстро оправится от перенесённого.

К утру – или же к моменту своего пробуждения посреди ночи, как бывало уже не раз – он будет как новенький.

– палатка старейшин(сон)

Отредактировано Сойкоглаз (19.12.2018 20:03:26)

---> ( разрыв) сосняк

Похороны Саламандры затянулись, оно и не удивительно. Земля, укрытая снегом знатно промерзла, отчего раскапывать могилу было тяжелым трудом. Лапы воительницы почернели от земли, меж перепонок застряли комочки почвы. Идти до лагеря было не очень приятно, придется еще и привести себя в порядок перед сном. Однако, все прошло еще лучше, чем могло быть. Ящерка, к слову, проявила себя с лучшей стороны и держалась крепко, не смотря на тревожные взгляды отца.

" Обратно я шла с полной уверенностью в завтрашнем дне. Мне показалось, что ничего страшнее, чем было — не произойдет. Лагерь был более-менее успокоившимся. К моему возвращению, коты уже медленно расплывались по палаткам, чтобы смело углубиться в подсознание и видеть сладкие сны. Хотя, в связи с произошедшими событиями, воителей будут мучить разве что кошмары. Отчего то думалось, что смерть Саламандры была не первой. Много еще крови прольется этой зимой, даже спорить смысла не было. "

Солнце уже ушло за горизонт. В зимнее время темнеет рано, оттого и понимание происходящего несколько мутнело. Солнечных часов становилось все меньше, оттого и рабочие дни относительно сокращались. Отряд брел обратно уже в вечерних сумерках, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Однако теперь, когда коты достигли цели, следовало отчитаться. Кометы нигде не было видно, может, она в патруле? Тяжело усевшись возле палатки воинов, Цикада взглянула на грязные лапы. Оттираться от этого придется весьма долго, потому не теряясь, она окунула лапы в снег. После, с силой потерев одну лапу о другая, она начала работу языком, то и дело морщась от горького привкуса земли.

Котята явно были заняты обществом друг друга, так что Топь наконец выделила время для себя. Не всё же с ними сюсюкаться и возиться. За Капелькой так вообще слежка не нужна, он уже вон какой умный и самостоятельный.
Слегка сощурив глаза, глядя на уходящее солнце, полосатая королева зашагала в сторону кучи с добычей, звонко хрустя снегом под массивными лапами.
- Привет, Сумеречник, - поздоровалась кошка со своим соплеменником. Он был ненамного старше её, "старушка" даже помнила сколько раз они соревновались, когда были оруженосцами и молодыми воителями. В характере кот тогда не уступал Вяхирю, да и самой Топи, но такого негатива, как к брату, кошка не испытывала к отцу предводительницы, - Надеюсь ты не возражаешь, я присоединюсь, - кошка достала из кучи полёвку, которая были ещё более-менее нормальной температуры, так как лежала под остальной добычей, - Представляешь, оруженосцев больше не посылают приносить еду королевам. До чего докатились! - буркнула Топь, с аппетитом разжёвывая кусочек ужина, - Всё сама, всё сама, - хмыкнула Топь. Если честно, она не будет скучать по всему этому. По шестилунному заточении в детской, опеке за отпрысками других кошек. Единственной отрадой для неё был Капелька, который уже вполне был готов слезть с мамкиных плечей и стать оруженосцем. Она был готов к этому ещё две луны назад, но разве Комета её бы послушала? Четыре луны - это рано для ученичества. Тьфу на вас.

Выглядывая из палатки предводительницы, Ива осмотрелась и судорожно выдохнула, собираясь с мыслями. Недавняя ревизия трав напару с Мотылюшкой даже невооруженным взглядом дала юной врачевательнице понять, что дело дрянь.
А если процитировать в таких случаях Саламандру, уши трубочкой свернутся как у глашатая племени Ветра.
А потому Ива понимала, что нужно что-то предпринять, как бы по-дурацки это ни звучало. Во-первых, она как-нибудь соберется проведать пару-тройку схронов, которые они с Саламандрой успели сделать по зеленым листьям еще. Вот тот в овраге, например... да, там должно быть что-нибудь ценное, а если повезет, если звездоцаповски повезет - даже хвощ!
А во-вторых... ей нужна помощь. И серо-белая очень хорошо понимала, что знаниями-то Полуночник поделится, может быть, даже слишком охотно, а вот травы - это прямой источник жизни его родных соплеменников в этот тяжелый сезон. И даже если ветряной лекарь поделится с осиротевшей вдруг недоцелительницей - этого однозначно будет мало.
А значит, что Иве очень нужна помощь.
Поймав взглядом куцый хвост, чуть опушившаяся к холодам врачевательница мелким, но почти уверенным шагом поскрипела по снегу к Сабельнику. Этот кот всегда был хорошей, надежной и, что несвойственно её соплеменникам и даже самой Иве, спокойным.
- Сабельник, - негромко, чуть прокашлявшись, позвала со спины дочь Вяхиря, чуть озирнувшись по сторонам. Быть может, то, что попросит у куцехвостого Ива, будет не очень уж правильным, но... полезным. Уж кому, как не её теневой семье это оценить.
- Мне нужна помощь. У нас совсем мало трав, и сгодится сейчас все. Мне... - и тут она приметила Костолома, за которым шел, прости звездное племя, самый вожделенный на данный момент для Ивы кот всея леса. Навострив уши и приветственно кивнув Полуночнику, которого черношкурый провел аккурат в её палатку, серо-белая вернулась взглядом к рослому соплеменнику.
- Нам всем нужны травы. Возьми, пожалуйста, кого-нибудь из воителей в помощь и... найдите. Хоть что-нибудь, - очень постаравшись скрыть отчаяние в голосе при виде этого треклятого, укрывающего все снега, Ива сглотнула.
- Любыми способами.
Помолчала и добавила:
- Только если увидите засохшие красные ягоды, вот такие, - и она подтянула взятый с собой сверток с несколькими скукоженными смерть-ягодами, - даже не думайте трогать. Остальное, думаю, тащите все, - вздохнула она, напряженно уставившись на Сабельника. Понимает ли воитель, что Ива просит его добыть травы любым способом?
- Спасибо тебе, - зная, что тот не откажет, она слабо улыбнулась и поплелась пободрее в свою палатку, встречать соседа.

----> палатка целителя

→ Гниль

Дайсы на охоту

[indent] Над лесом разлились первые сумерки, и Крушина встрепенулась, словно только-только, нос к носу столкнувшись с последним лучиком заходящего солнца, очнувшись от дремоты и осознав, что день оборвался, а она так и не добралась до лагеря. Лапы вязли в толстом слое густого, мокрого снега, и у кошки, уставшей за эти дни настолько, что она сама уже не могла оценить степень своего переутомления, попросту не чувствуя его, не оставалось никаких сил бороться с этой напастью. Тяжёлая и грузная, она легко провалилась бы по грудь, и лишь исполинские размеры не давали ей окончательно потонуть в сугробах белоснежного болота.
[indent] Ещё днём, практически добравшись до лагеря, дымная на развилке свернула в другую сторону, увлёкшись полёвкой - после неудачной охоты на свалке упускать добычу, которая практически сама шла на язык, да ещё и в лютый зимний сезон, безусловно, казалось преступлением, - а после, приободрённая успехом, решила и вовсе повременить с возвращением. Тем паче, в лагере была, хоть и отдыхающая, Комета, которая в любую минуту в случае необходимости могла прийти племени на помощь, а значит, в ней самой там не было столь острой необходимости. Результатом отлучки помимо грызуна стали дрозд и тетерев, и именно последняя птица, ввиду своих особенностей будучи непростой в ловле, заняла столь много времени.
[indent] Утомлённо качнув головой, кошка вытянула шею, слизывая со спины опавший с потревоженной сосны снег. Вход в лагерь маячил уже за следующим стволом, и даже со своего места Крушина слышала отголоски посвящения и властный, зычный голос Кометы. Лишь дождавшись, пока чёрная отпустит собравшихся, великанша поудобнее перехватила добычу и поволокла её за собой в лагерь: разве стоило срывать новопосвящённым момент триумфа, отвлекая внимание на своё появление? Ветер, оббивающий бока, срывал с шерсти запах охоты, смешанный с духом одиночки и его кровью. Свалив ношу в общую кучу, дымная устало уселась рядом, прикрыв глаза: разыгравшийся голод сводил желудок, но спать хотелось настолько, что даже вытянуть шею и проглотить какую-нибудь лежащую в кроличьем хвосте полёвку казалось невозможно. Какие это сутки? Третьи? Четвёртые? Безумие.
[indent] - Поздравляю. Надеюсь, ваши успехи не заставят себя ждать, - с трудом разлепив веки, окликнула юных оруженосцев сумрачная. Видишь, Сойкоглаз. И ты дождался...

<<< ------------------ племя теней — грозовое племя

Сказать или нет?
Этот вопрос вился в голове не первый день после ночного открытия. Не в первый раз Наледь изнутри грызла-точила совесть; точно также и в прошлый раз, столкнувшись с одиночкой, не знала, что можно рассказать соплеменникам, а о чём умолчать. Коготь тогда решил за неё: вскользь, этак по-дружески, упомянул об этой стычке, после чего её посвятили в воительницы.
Так и знала она тогда: этот поступок всю жизнь теперь будет висеть над ней, отравляя её веру в Воинский Закон, в справедливость и праведность следования ему. Впрочем, это же самое подстёгивало в каждом патруле чуть отставать от основного состава соплеменников, принюхиваясь, призывая, буквально делая из себя живую наживку для золотистой одиночки, лишь бы та появилась снова. Почему она ограничилась только Саламандрой - вот второй вопрос, не выходивший из головы ни на секунду.
Наледь целиком и полностью уверилась в версии, составленной по результатом той неожиданной встречи с Горелым. Его слов она так и не передала - не было возможности - но иногда возвращалась к ним, ища ответы на свои вопросы. Какая связь между этим милым учеником и бесстрашной, хладнокровной одиночкой? Что он ей хотел сказать - изменить место встречи? Она держит его в страхе, заставляет шпионить за племенными, заставляет делать что-то против Воинского Закона?
Как бы то ни было - его надо спасать. Лес надо спасать. И пока только Наледь знает, от кого на самом деле необходимо защищаться.

Охотничий патруль возвращался с богатым уловом: сама воительница тащила, прихватив за хвост и лапы, мышь с жабой, поймать которую вообще не составило никакого труда, настолько она была по-зимнему сонная. Для зимнего периода они вообще постарались на славу: куча с добычей, в которой Наледь оставила свои трофеи, выглядела полной и по-настоящему способной прокормить каждый многочисленный рот в племени.
Чувствуя приятную усталость, убивающую мысленную работу, воительница улеглась у палатки воителей, грызя полёвку, когда услышала зов Кометы. Предводительница выглядела бодрой и полной сил; поневоле, как и всегда, прилив гордости за родное племя принялся распирать грудь, приятно согревая сердце.
Начала Комета за здравие, и Наледь потупила глаза. Неприятные вопросы снова закололи лапы, понукая отправиться к предводительнице и обо всём её доложить, но что-то каждый раз её останавливало. Стыд? Что скрыла - не раз и не два - свой проступок. Чувство вины? Что сразу не призналась. Страх? Наказания?
Нет, это ей уже не страшно. Давно не страшно.
После Комета принялась за церемонии посвящения. Остатки полёвки не лезли в горло, но Наледь заставила себя доесть, напоминая, что каждый кусочек в сезон Голых Деревьев - дар предков своим детям, замерзающим в эти голодные времена. Скелетик она аккуратно отодвинула в сторону, напомнив себе после закопать его в поганом месте.
Глазами Наледь следила за каждым из котят, внутри так и билось нетерпение, волнение. Может, сегодня? Каждая церемония сопровождалась этими чувством и - Наледь в этом уверена, - не у неё одной. Думалось ей, что и старшие воители каждую церемонию с нетерпением ждали, кто и сегодня ли достанется им на новый период обучения. Ученики и котята - несказанная радость племени.
Но, увы, ни Медяк, ни Капелька не стали её первым учеником. Наледь подавила грустный вздох, провожая глазами Комету, продолжавшую собрание.
Речь предводительницы ни к чему её не подготовила. Даже к имени Сойкоглаза, которому давно пора обучаться. А вот собственно заставило вздрогнуть и застыть на месте, приморозившись лапами к прогретому собственным телом месту.
      «Сойкоглаз?»
Медленно понукнула себя, переставляя лапу за лапой, пробираясь к центру поляны, к своему - первому - ученику.
«И это Сойкоглаз».
Она старалась не выдать собственного смятения; уверенные слова Кометы придавали сил, и внутри всё просто пело от этих, казалось бы, стандартных фраз.
«Спасибо. Я оправдаю эту честь, - и тут же - неуверенно, - только вот почему Сойкоглаз?»
У неё же совершенно нет необходимого опыта!
                   ... хотя у кого в племени он есть?
- Ну привет, - неловко прошептала Наледь, дотрагиваясь носом до носа слепого кота. Взрослого слепого кота. Кажется, им обоим будет нелегко.
«А что чувствовал Коготь, увидев меня?»
Тяжесть кровяных капель на её носу. Тёплый и притягательный янтарь, не предвещающий ничего плохого. Наледь как сейчас помнила своё посвящение.
«А что он чувствует?»
Наледь неловко провела хвостом по пёстрому боку, разворачивая ученика и отводя его следом за собой к краю собравшихся котов. Села, дожидаясь окончания посвящения, и как только отгремели последние крики соплеменников - сама усердно выводила имя Сойкоглаза, боясь, что он почувствует её неуверенность, - повернулась к его слепым глаза и спросила, буквально наскоро выпалив:
- Что ты сейчас чувствуешь?
«Как ты ко мне относишься?» - затаённый подтекст, скрытый в голубых глазах, что не видны её ученику.
Она обернулась на зов Сабельника, пусть тот и обращался к другому. Сгорбилась, кивнула, вслушиваясь и одновременно стараясь не обращать внимание на их разговор. Вот так, сразу - забирают? Она же ещё даже не показала ему территории, не рассказала о Воинском Законе, о том, как надо себя держать в соответствии с канонами воинской жизни.
И всё же внутри разжалась какая-то струна. Облегчение. Ещё немного подумать, осознать, принять. Придумать, что теперь делать, как теперь его учить. В мечтах ведь она совсем не видела его.
«Сойкоглаза. Привыкни к этому имени теперь».

Отредактировано Наледь (06.01.2019 16:40:40)